Ольга Шумилова - Двадцать отражений лжи (СИ)

— В том, что касается тебя, Ивордан довольно совестлив — надо отдать ему должное. Видимо, решил, что ввести меня в курс дела — наименьшее из зол.

— Тебя?… Какое вообще отношение ты имеешь к…

Улыбается — весело, нахально, совсем как раньше… Почему-то только сейчас приходит осознание, что Пешш, мой подчиненный, обращается ко мне на «ты» — да, только сейчас, когда он со страдальческим вздохом лезет в карман и демонстративно вешает на шею включенный амулет. Лицо меняется — не слишком сильно, но я чувствую себя дурой.

— Тан.

— Тан. Танон Пешш, если быть точным. Птичка моя, я нанимался сюда в предвкушении скорых родственных объятий, при своем настоящем имени и настоящей физиономии, — черные глаза искрятся от смеха, но я понимаю, что это только потому, что он хочет хоть немного развеселить меня. — А в результате полгода безуспешно ждал, когда ты сообразишь хотя бы посмотреть в личном деле, какая у меня не только фамилия, но и имя. Да еще и пришлось рыть компромат на брата лучшего друга… Дедушка очень обижен, так что сделай одолжение — улыбнись, — его лицо вдруг становится серьезным. — Правда — вещь невкусная, и чаще всего не слишком полезная. Уверена, что оно стоило того?

— Стоило, — слова вырвались прежде, чем я успела подумать. — Ив тебе никогда не нравился, так ведь?

— Мы, старики, склонны переносить личные отношения на детей наших друзей и врагов, — он пожал плечами. — А Бездна и Око Небес — сплошной клубок близких и дальних родственников, друзей тысячелетней давности и кровников в девятнадцатом колене. И от подданства это совершенно не зависит… Так что в этом вопросе я глубоко пристрастен.

Старики… Я смотрела на молодое, красивое лицо с живым, непоседливым взглядом и примеряла на него рассказы бабушки… А я-то всю жизнь была уверена, что мой дед был смертным. Очень особенным, но — смертным.

— Ким, не замыкайся, мне становится не по себе. Хочешь, расскажу, как твоя бабушка с луком наперевес гоняла меня по всей Вуали?

— Не надо. Я знаю, — я слабо улыбнулась. Эту историю я слышала, наверное, сотню раз… Про молодого ученого, сдуру сунувшегося в родовое святилище, и прекрасную охранницу, поймавшую его на горячем.

— Ну и хорошо. Помнишь, ты задолжала мне ответ на один вопрос?

У меня вырвался нервный смешок. Да, я, наверное, многих повеселила за последние полгода…

— Если ответ будет «да», я попробую подергать за кое-какие ниточки и выбить тебе место где-нибудь в младшем круге Ока Небес. В конце-концов, ты наша, астар, хоть и на четверть… А Ивордан, если смотреть объективно, мальчик неплохой и, вполне возможно, действительно тебя любит. Мне задавать вопрос?

Я покачала головой.

Солдаты не идут в бой сами — им отдают приказы те, кто выше. И «грязные методы» придуманы отнюдь не Ивом… Мне не нужны такие Небеса — ничем не отличимые от Бездны. Я родилась в серединном мире, в нем и останусь — исправлять то, что сотворила.

Неро… как же мы все-таки похожи. И вина у нас теперь одна на двоих…

Была. Теперь — только моя, зато вдвое больше…

— Тан… можно, вопрос задам я?

— Конечно.

— Ты кому-нибудь дал бы… использовать меня? Ради действительно важных целей?

— Для меня нет целей, важных настолько, — черные глаза внимательно посмотрели на меня. — Но, думаю, вопрос ты хотела задать другой. И ответ на него — «да». Он любил тебя на самом деле.

Я зажмурилась.

Ведь я помнила все — и последний взгляд, и слова, и руки, лихорадочно сжимавшие мои пальцы. Глаза цвета неба все так же смотрят на меня, а губы шепчут: «Уходи… ты можешь погибнуть…». Неро, ты баловал меня как ребенка, не забыв обо мне даже на Пороге.

Я предавала себя сама. И когда от боли трудно было дышать, запретила себе думать о том, из-за чего стала возможной эта боль. Из-за чего сердце стало уязвимым настолько, чтобы впустить в себя пустоту…

А еще я предала тебя. И тоже — от боли.

И это страшнее, потому что точки отката нет — и уже никогда не будет.

От осознания ошибки все не вернется на круги своя, и мертвые никогда не поднимутся из могил. Ни на Небесах, ни в Бездне не осталось богов, и чудеса совершать тоже некому…

Ничего не вернуть. Никогда.

Пальцы сминают тонкую ткань чужого рукава.

Никого не вернуть.

Никогда…

Четыре года спустя.

— Эй! Капитан! — звонкий мальчишеский голос разносится по палубе, и шестилетний карапуз скачет ко мне наперегонки с солнечными зайчиками.