Галина Романова - Бывших ведьмаков не бывает

— Горько!

Лясота лишь пожал плечами. Хочет терпеть голод и слушать бурчание своего желудка, ее право. А ему не понаслышке известно, что значит голодать.

Миновав черничник, нежданно-негаданно вышли на тропу, по которой, если судить по следам, ходили и ездили крайне редко. Пройдя полверсты, Лясота не встретил ни следа живого человека. Как бы то ни было, идти по дороге оказалось не в пример легче и быстрее. А подступавший со всех сторон лес рождал уверенность в том, что в случае опасности они успеют укрыться в чаще.

Но чем ближе был вечер, тем яснее Лясота понимал, что придется рискнуть. Он тоже устал, проведя весь день на ногах. Нет, будь один, он спокойно заночевал бы под кустом на обочине. Но девушка действительно устала. Да и на одних грибах и ягодах им долго не протянуть.

Деревенька стояла в стороне от дороги. К ней, окруженной запущенными садами, тянулась узкая зарастающая тропка. В том месте, где тропа отходила от большой дороги, стояла маленькая рубленая часовенка с потемневшей от времени и дождей иконой. Решив, что это знак, Лясота рискнул и сошел с дороги.

Тропка пересекала деревеньку и уходила в густой лес, который вставал сразу за околицей. Был вечер, в эту пору стада возвращались с пастбищ и хозяйки выходили встречать коров. Но здесь вдоль домов бродило только несколько коз, да овцы с блеянием тыкались в ограду. Каждый дом был окружен садом, некоторые избы еле виднелись за деревьями и кустами. Лясота выбрал дом, над трубой которого поднимался дымок, и решительно постучал в окошко. Присмотревшись, заметил мелькнувшее внутри лицо.

— Добрые люди, пустите переночевать!

— Чего? — послышался скрипучий голос.

— Переночевать пустите. Устали мы.

— Ась? На постой, что ли, проситесь?

— Да.

— Не пущу. Вон пошли!

Владислава, слышавшая весь разговор, тихо охнула.

— А кто пустит? — не сдавался Лясота.

— К соседям ступайте, коли охота. А сюда не смейте приходить!

Соседний дом оказался пустым — распахнутые настежь двери, кругом разруха и запустение. В третьем доме им не отворили, хотя за запертой ставней слышалось шушуканье и шаги. И лишь в четвертом на стук и просьбу заночевать откликнулся старческий голос.

— А сколько вас?

— Двое. Я, — Лясота оглянулся на топтавшуюся поодаль понурую Владиславу, — и девушка.

— Девка? Правда? — Голос оживился. — С девкой пущу, коль не забоишься!

Лясота невольно коснулся висевшей на боку прихваченной у разбойников сабли.

— Пуганый небось.

— Тогда проходите, гостюшки дорогие. Сами калитку отворите только.

Двор за забором был грязный, тесный. Из распахнутых дверей клетей несло навозом и гнилой капустой. Владислава поморщилась, зажимая нос двумя пальцами, но пикнуть не посмела. Она только прибавила шагу, вслед за своим спутником проходя через такие же тесные и грязные сени в избу.

Но в самом доме было хоть и бедно, но чисто. Переступив порог, оба путешественника оказались в душном после свежего воздуха тепле. Пахло дымом, хлебной закваской, вареными овощами.

Хозяева были дома. Седой как лунь старик сидел в углу на лавке, у печи стояла худая бледная женщина, глядевшая на гостей больными затравленными глазами. Судя по платку, вдова.

— Благодарствуем за добро и ласку. — Лясота первым, взглянув на красный угол, перекрестился.

— Вот оно, значит, как. — Старик зыркнул на худую женщину злым взглядом. — Ну, проходите, гости дорогие, присаживайтесь к столу. Откудова идете?

— Издалека. С Усть-Нижнего, — не стал врать Лясота, опускаясь на лавку. Владислава робко притулилась рядом.

Если бы было можно, девушка вовсе спряталась бы за спину своего спутника — злой взгляд хозяина дома ее откровенно пугал.

— Далече забрались! Давно идете-то?

— Порядочно.

— А куда путь держите?

— Далеко.

Женщина захлопотала у печи. Запахло печеной репой так, что у гостей заурчало в животах.

— И кто вы такие, тоже небось не скажете?

— Почему? Скажем. — Лясота бросал настороженные взгляды то на старика, то на женщину у печи, то на дверь. Он чувствовал неладное, но не мог объяснить, в чем дело. Просто знал, что тут опасно. И, пожалуй, они сделали ошибку, что решили остановиться именно в этом селе. Однако уходить было поздно. — Меня звать Петром. Это — сестра моя, Марья. А вот вы что за люди, я в толк не возьму. У кого мы приюта попросили?

— Слышишь, Марья, — окликнул старик женщину, — вот тебе тезка. Меня Иваном крестили. Это сноха моя. Одни мы остались.