Юлия Григорьева - Укрощение строптивого (СИ)

— Агр-р, ар, — ответил зверь и сел перед Одарианом на задние лапы.

Он принюхался к вампиру, смерил доверчивым взглядом и потянулся тупым носом. Элион потрепал зверюгу по морде, усмехнулся и пошел дальше.

— Тьма! — вскрикнул он от острой боли в ноге.

Вампир опустил взгляд вниз и увидел, как ногу обвивает тонкий длинный язык, все сильней сжимая ее. Элион резко обернулся. Его неожиданный знакомец сидел, распахнув пасть в половину себя величиной, которую украшали три ряда острейших зубов. Глаза все так же доверчиво смотрели на вампира, но тому все меньше верилось, что зверюшка просто играет с ним.

— Отпус-сти, — прошипел вампир.

— Гр-р-р, — не согласился зверь, упорно подтягивая к себе Одариана.

Вампир мгновенно выпустил когти. Короткий взмах руки, и тварь обиженно взвыла, пряча в пасть разорванный язык. Элион стряхнул с ноги остатки языка чудовища и угрожающе зашипел. Существо подобралось, оскалилось и побежало на вампира.

Черт вел меня по каменным переходам. Таких красивых стен нам больше не попадалось, и Сема признался, что это его любимая пещера, где он частенько сидит в одиночестве и мечтает. Он вообще оказался романтиком. Пока мы шли, Сема читал мне стихи собственного сочинения, рассказывал о неведомой чертовке Монильде, у которой самые очаровательные рожки, но которая жуткая стерва. Так же водный черт обещал показать мне другие красивые места подводного мира, если я, конечно, выживу. Последнее примечание испортило все прежнее впечатление от стихов, Монильды и прочих красот Озерного королевства.

И все же Сема значительно сократил дорогу своей болтовней. И когда мы подошли к городу, сверкавшему стенами, отлитыми словно изо льда, я застыла, открыв рот и восхищенно протянула:

— Красота-а-а…

— Нравится? — спросил довольный черт.

— Очень, — выдохнула я.

— Это ты еще даже внутрь не вошла. Я еще посмотрю на тебя, когда дворец увидишь, — хмыкнул Сема, и мы вошли в этот волшебный город.

Улицы здесь переливались перламутром, словно были выложены ракушками. Впрочем, это было похоже на правду. Я даже нагнулась и поскребла мостовую ногтем, постучала, потопала и пришла к выводу: либо ракушки здесь необычайно твердые, либо они проходят обработку. Второе вернее всего. Сема оживленно посвящал меня в городские сплетни. Так я узнала, что жена лавочника Дрога вертит хвостом перед их работником, а дурак лавочник слепо верит всем вракам жены-изменницы. Еще узнала, что уже небезызвестная мне Монильда фрейлина самой Ее Величества, но, дрянь такая, крутит романы со всеми стражниками, а он, благородный и влюбленный, готов ей простить даже это. Но коварная Моня воротит нос от бедного поэта. А он не бедный! У него богатый внутренний мир! Но Моня ценит только звонкую монету. Стражники тратят на нее деньги, а Сема пишет стихи.

— Бездушная и неблагодарная, — поддержала я водяного черта.

— Не говори так о ней, — возмутился рогатый поэт, — она еще поймет!.. Когда-нибудь.

— Может, тебе найти другую даму сердца? — я сама не заметила, как перешла с чертом на «ты».

— Пробовал, — вздохнул Сема.

— И что? — полюбопытствовала я.

— Они все нюни, млеют от моих стихов, замуж хотят. А она… она неприступная. Мечта-а-а.

— Ясно, — усмехнулась я. — Тебе просто нравится страдать.

— Я же поэт, — он укоризненно покачал рогатой головой, словно я не понимаю очевидного. — Только в страданиях рождается великое и вечное.

— Хочешь жить в веках? — поинтересовалась я.

— Конечно, — кивнул черт.

— Поэт, не лишенный честолюбия?

— А почему бы и нет? — он пожал плечами.

Так за разговорами мы вышли на огромную искрящуюся площадь, в конце которой стоял огромный дворец, взметнувший ввысь высокие остроконечные шпили. И вот тут я лишилась дара речи. Это было невообразимо прекрасное строение. Серебристое, словно созданное из зеркальной чешуи, величавое, утонченное, какое-то воздушное и невероятно притягательное. Сейчас мне больше всего на свете хотелось войти внутрь. Сема с самодовольной ухмылкой проследил за моей реакцией и повел к дворцу.

Волшебство закончилось, когда у дверей меня придирчиво оглядели очередные неведомые существа, мощные и страшные, закованные в чешую, подобную драконьей. Они обнюхали меня, недобро зарычали. Один из них пнул Сему, отчего чертик отлетел в сторону и явно больно ударился при падения. Затем схватил меня за шею и затолкал в огромные двери, выложенные самоцветными камнями.