Дмитрий Туманов - Следствие считать открытым

Если бы я был сейчас дома, то тетушка Кларисса испекла бы мне именинный пирог с тридцатью тремя завитушками и, пока бы я его уплетал за обе щеки, спела бы мне веселую песенку о звездочке с ленточками — моем небесном подарке, упавшем в прошедшую ночь где-то за околицей. А потом мы пошли бы его искать — в сады на городской окраине или на берег речки. Перевязанная ленточками коробочка с сюрпризом внутри обязательно найдется. И не важно, что все это — просто игра, что тетушка все время несла ее с собой в корзине. В тот миг, когда ты разворачиваешь звездный подарок, то чувствуешь себя самым счастливым человеком в мире…

— Господа, что ж мы сегодня жрать-то будем? — беззастенчиво вклинился в мои розовые мечты продиравший глаза Штырь, который, проснувшись, первым делом полез в сумку с продуктами. — Здесь же, окромя хлеба да яблок, ничего не осталось.

— Не ной. У меня мешок данийскими консервами забит под завязку, — сквозь сон ответил ему Таниус, перевертываясь на другой бок.

Затем последовали продолжительное шуршание развязываемых петель, бряцанье котелка и стук железных банок. Малек пошел к кострищу — готовить завтрак, а я к озеру — умываться.

Спустя минут пять, когда я еще вычищал свою физиономию, за моей спиной грянул взрыв. Это было настолько неожиданно, что я дернулся вперед и плюхнулся в воду. Весь сырой, я медленно поднялся и повернулся к Штырю. Тот сидел у разметанного костра застывший, словно изваяние, с расширенными до предела глазами, весь черный от копоти, с недонесенной до рта ложкой, из которой курился черный же дымок.

— А! Что случилось? — прервал тишину Таниус, тотчас вылетевший из палатки хоть и в исподнем, но уже с двуручным мечом наготове. Он переводил взгляд с меня на Штыря и обратно, силясь понять, в чем дело.

— Мастер Фрай. Что у вас за консервы? — тихим убитым голосом спросил все еще недвижимый Штырь.

— Мясные. Из баранины. Вот же — на них баранья голова изображена, — недоуменно ответил Таниус, взяв одну из банок.

— А что в них содержится на самом деле? — все так же безжизненно произнес наш невезучий повар, понемногу начавший отходить от шока.

— Баран, наверное… — упавшим голосом сказал Таниус, вскрывая банку острием меча. — Нет, какая-то вонючая гадость.

— Это — горючая смесь для осадных машин, — сразу определил я, понюхав липкую черную массу.

— А ведь, помнится, тогда, в Сестернице, я говорил вам, капитан, — если на дверях склада написано: «Осторожно, с огнем не входить», пускай даже и по-данийски, то склад продуктовым быть никак не может! — с каждым словом все жизненнее и злее проговаривал пришедший в себя Штырь. — А вы мне: «Если на складе лежат мясные консервы, то он однозначно — продуктовый».

— М-м-да-а… — только и произнес крепко озадаченный Таниус, а Штырь на глазах распалялся, нет, даже раскалялся добела, если только такое выражение вообще применимо к человеку, покрытому чернейшей сажей с головы до пят.

— И я ел эту дрянь! А потом эта гадская кормежка меня чуть на куски не разорвала! Так кто из нас баран?! Сейчас я тебе все рога пообломаю, а еще забью в задницу эту банку, запалю и посмотрю, как ты взлетишь в облака! Сейчас я тебе…

Я не ожидал, что Штырь бросится с голыми руками на капитана Фрая, который был выше его чуть ли не вдвое, многократно сильнее, да еще и с огромным мечом в руках. Таниус, видимо, тоже этого не ожидал, потому что отреагировал на нападение, лишь когда клинок отлетел в сторону, выбитый из рук ударом ноги в прыжке, а сам он уже лежал лицом в песок с вывернутой за спину рукой.

А мне отчего-то стало грустно и тоскливо. Я повернулся и пошел прочь по песчаному пляжу, пиная далеко разлетевшиеся обломки взорвавшейся «консервы». Пронзительные вопли и звуки борьбы постепенно отдалились и вскоре затихли. Вот такой день рождения: нет никакого подарка, вместо именинного пирога на завтрак — рагу из горючей смеси, а лучшие друзья — подрались. Обидно…

Через час, позавтракав черствым хлебом и сушеными яблоками, мы тронулись в путь. Шли молча. Штырь попеременно прикладывал тряпку с целебным бальзамом к разбитой брови и порванному уху, у Таниуса были разбиты губы, а оба глаза наливались густой синевой. Помимо этого, у каждого на лице красовалась еще пара-тройка приличных ссадин.

И еще одно показалось мне странным: оба шли с заметным трудом, то и дело останавливались отдыхать, и с каждым разом минуты отдыха становились все дольше и дольше. Что-то с ними было неладно, и это было заметно уже не первый день. На мои наводящие вопросы об их здоровье тот и другой лишь слабо улыбались, но ничего не отвечали. В конце концов я заставил их взвалить собственную поклажу на лошадь, а сам пошел пешком.