Эмиль, Гнитецкий - Благими намерениями

- Это кобыла, а не конь, олухи, - выдывил улыбку сыскарь, - да и чего ради я должен с неё слезать?

Тот же стражник показал пальцем на меч, ножны которого, почему-то были выкрашены в черную и белую полоску.

- И что? - Непонимающе уставился на нелепые ножны Мольх, - хотите меня ограбить и любезно предлагаете облегчить вам эту задачу?

Один из стражников разглядел герб на попоне сыскаря, подкрутил ус и хохотнул.

- Так вы не из наших краёв? Тогда всё понятно. Стражники мы, милсдарь, ДПС. Дорожно-патрульная стража, за порядком на дорогах следим, стало быть.

- Хреново что-то вы за ним следите, - все-таки слез с лошади сыскарь, - я сейчас проезжал через рынок...

- Да что нам, рынок, - перебил его худой,- там своя стража, а мы блюдим, чтоб на дорогах было все по закону, все как полагается. Вот глаза у вас, милсдарь красные. Это отчего?

- Какое ваше дело, почему у меня красные глаза?

- А я вам скажу, какое дело. Ежели глаза красные, то либо водочкой себя побаловали, либо, того хуже, дым дурман-травы вдыхали, либо грибы из Измельского леса...

- Какие грибы, какая трава? - Начал свирпеть сыскарь, - ты с графом говоришь, смерд.

- А нам что граф, что плотник - всё одно. Да хоть сам князь! Закон он для всех один! Надышатся дымом дурман-травы и на коня, а потом детишек находят с переломанными костями. После таких вот наездников. - стражник сделал вид, что смахнул непрошенную слезу.

- То есть, если я правильно понял, на лошади в Любеце полагается ездить непременно трезвым. Так?

- Именно, милсдарь.

- А ко мне какие претензии? Я трезвый. А уж о вашей туман-траве и лесах впервые слышу.

- А глаза почему красные?

- Какое ваше собачье дело? Твою гвардию, мою кавалькаду! Пил я, пил. Вино. Но вчера. С похмелья ездить-то у вас можно?

Усатый стражник потянул носом.

- Вы уж извините, милсдарь, но перегаром от вас так несет, вроде вы только что за углом сивухи чарку выдули, а не вино вчера пили.

Сыскарь потянул себя за мочку уха.

- Ну ладно, дальше что?

- Нарушаем! Штраф платить надобно. Если в казну, то десять толлеров. Если на месте рассчитаемся - то пять, то есть шесть. Да, шесть, - поправился стражник.

- Вымогатели, - сыскарь бросил монеты под ноги худощавому.

Стражники помрачнели. Монеты остались лежать в пыли.

- Вот еще что, милсадрь, - подал голос стражник в бордовом камзоле, который до этого молчал, - я-то не из ДПС, из другого ведомства. Но по моей части тоже вопросы имеются. Вы на каком постоялом дворе остановились? Регистрация есть?

- Что? Какая ещё к лешему регистрация?

- Полагается так у нас, - снова влез усатый, - во избежании несанкционированных перемещений.

- Твою гвардию, мою кавалькаду. Я граф, а не крестьянин! Я волен перемещаться, куда мне заблагорассудится!

- Это вы в Гардарии граф, а тут вы приезжий, - сурово заключил худощавый, - а все приезжие обязаны регистрацию получать в трехдневный срок, иначе штраф.

- Трёх дней ещё не прошло. Я в Любец не больше часа назад въехал, - подбоченился Мольх с довольным видом.

- А подтвердить кто может?

- Да хотя бы стражники у городских ворот.

- Ну пойдемте, удостоверимся, - пожал плечами молчун, - только мы пешие. Авось к полуночи прибудем. Лошадь вашу в штрафное стойло только отгоним сейчас, за час нахождения - один толлер.

- Сколько? - устало протянул Панкурт.

- Регистрация два толлера, штраф - четыре.

- То есть, ещё шесть?

- Так! - Радостно потер руки стражник.

Монеты отправились к своим собратьям в пыль. Худощавый больше не кривил лицо. Наклонился, поднял все двенадцать кругляшков, отсчитал четыре.

- Можете ехать, - ехидно сказал стражник в синем камзоле, - И галопом не скачите, в городе запрещено.

- Лучше б я в казну заплатил, - сплюнул сыскарь, удаляясь. Дальнейший делёж он не видел.

Голова у сыскаря болела все сильнее и сильнее. В глазах плясали красные жучки, но какую-то корчму он всё-таки нашел. Кобыла фыркнула и, потряся головой, встала прямо у входа.

Здание было построено из серого, покрытого лишайником камня. Два окна наглухо заколочены досками. Входом служила обычная дверь из тёмного источенного жучками дуба, залатанная в нескольких местах. Дверь выглядела настолько древней, что казалось, её не меняли ни разу со времён постройки дома.

- Милсдарь желает поесть в нашем заведении? - с наносным подобострастием спросил человек у входа, развалившись на старой бочке и ковыряя в носу.

- Доехал наконец-то, - выдохнул Мольх. - Не город, а одна большая помойная яма!