Виталий Вавикин: Демон

Психоаналитик, к которому обращался Ставропольцев, сказал, что для сценариста, которому платят за то, чтобы он сочинял криминальные истории, подобные сны - норма. Ставропольцев послал психоаналитика к черту. Не было в его снах детективных историй. Разврат и излишества - это что угодно, но не криминал. Великий пир. Буйство плоти. Маскарад обнаженных тел, где за дефектами кожи и лишним весом с трудом угадывались знакомые люди.

В своих снах Леонид Ставропольцев полз на четвереньках между их ног, желая отыскать свою супругу, быть рядом с ней в этот торжественный момент. Она была где-то здесь, среди них, среди этих холеных тел. Они пили, совокуплялись, поглощали яства, расставленные прямо на полу у них под ногами, испражнялись, освобождали желудки, вызывая рвотный рефлекс, чтобы иметь возможность повторить все заново, чтобы пир никогда не закончился. Некоторые из них узнавали Ставропольцева. Они улыбались ему, кокетничали, спрашивали что-то о жизни, о здоровье его супруги, о работе. Некоторые были ему симпатичны, некоторые вызывали отвращение. Иногда он задерживался, останавливался рядом с ними, умасленный весельем, и тогда они все вместе продолжали праздник. Ставропольцев жадно набивал рот яствами, не чувствуя насыщения, вступал в интимную близость, не в силах закончить ее.

Он просыпался, с ужасом понимая, что в его сне не было деления на мужчин и женщин. Все они были едины в глазах проходящего праздника. Мужчины с женщинами, женщины с женщинами и мужчины с мужчинами - все переплеталось в этом буйстве плоти.

Иногда в этих снах Ставропольцев видел Самюэля Мольбранта и его жену Алексу, которые стояли на лестнице и наблюдали, как плывет эта река бесчинств, а бывает и сами плыли в ней.

Ставропольцев знал, что большинство его снов это плод воспоминаний о проведенном в доме Мольбрантов времени и тяжесть ноши, которую он взвалил на свои плечи, когда Самюэль Мольбрант сошел с ума и устроил в своем особняке резню. Да. Именно так.

Ставропольцев хорошо помнил историю, которую он услышал от приемного сына Мольбрантов. Темнокожий француз, потерянным голосом рассказал ему о том, как он увидел на пороге своей комнаты Самюэля. Приемный отец смотрел на него безумными глазами, сжимая в руках ружье. Дидье думал, что это конец, закрыл глаза и неподвижно стоял, ожидая смерти. Но потом он услышал плач Самюэля, который рыдал, глядя мимо приемного сына, на картину у окна. Затем он ушел, оставив Дидье единственным свидетелем случившегося, лег в кровать и закончил начатое им дело, сведя счеты с жизнью. Ставропольцев не знал, что было на той картине. Не хотел знать. Рисунок казался ему чем-то личным, тем, чему Дидье был обязан жизнью. В тайне Ставропольцев боялся этой картины. Если она смогла повлиять на разум обезумевшего человека, то, какое впечатление она может произвести на здорового. Одним словом он отказался даже услышать про то, что изображено на ней. Отказался, несмотря на то, что волею судьбы стал одним из тех трех посвященных в истинную историю Мольбрантов.

Именно он (а кто же еще, ведь он был не только близким другом Самюэля, но и отличным сценаристом) вместе с Прохором Донских - человеком, который вел дело Мольбрантов, тем самым третьим, кто знал правду, - разработал версию случившегося. И именно он, отыскав мужа Марии Блонской, которому по их сценарию надлежало стать подозреваемым номер один, убедил его взять на себя эту роль. Донских достал для него новые документы, Ставропольцев передал ему крупную сумму денег. Последнее оказалось самым весомым аргументом в принятом мужем Марии Блонской решении. Он уехал из страны, затерялся где-то на тихоокеанских пляжах, позволив замять эту кошмарную историю, не запятнав уважаемого имени Мольбрантов.

Антонина Палеева не доверяла Олегу Гамзулину. Хоть он и представился другом Дмитрия, она не знала его, никогда не слышала о нем.

- Зачем вы пришли? - спросила Антонина.

- Потому что так хотел Дмитрий Кетов, - сказал Олег Гамзулин.

- Дмитрий Кетов мертв. Он не может ничего хотеть.

- Он кое-что оставил мне перед смертью. Кое-что очень важное. Для вас - важное. Если, конечно, вы не хотите снова вернуться в «42/24».

- Откуда вы знаете, что я была в тюрьме?

- Дмитрий знал.

- И доверился вам? Звучит так, словно вы были лучшими друзьями.

- Сомневаюсь, что кто-то мог быть ему лучшим другом.

- Вот это уже больше похоже на правду, - согласилась Антонина. - Невозможно было понять друг ты ему или просто знакомый.