Ирина Суслова - Хранители снов (СИ)

«В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым -

Самое высшее в мире искусство»

Так что, откинув свою лень на дальнюю полку, я поплелась к шкафу. Сегодня мне понадобится больше времени, чтоб избавится от припухлости под глазами, которые я выплакала с утра, так что чайная заварка и горячая ванная мне в помощь.

После душа стало действительно лучше и, собираясь на работу, почти ни о чем уже не думала, только порадовалась, что дождь уже закончился. Зонта у меня все равно нет, зато есть непромокаемая куртка. Уже перед выходом я посмотрела на серебряную штуковину и закинула ее в рюкзак. Оставлять ее без присмотра почему‑то не хотелось. Я вообще почему‑то даже не думала о такой возможности, как оставить вещь одну, испытывая потребность всегда знать, где она. Нужно будет порассуждать об этом на досуге. С заметно потяжелевшим рюкзаком, я отправилась на работу.

Добираясь до минимаркета, я успела продрогнуть до костей, было пасмурно и из‑за этого практически совсем темно. Меня постоянно не оставляло ощущение, что кто‑то буравит затылок, но каждый раз оглядываясь, никого не замечала. Когда я пришла на работу, сторож даже не пустив меня на порог, объявила что минимаркет закрыт на ревизию, и в течение трех дней меня тут не ждут. Я стояла перед закрытой дверью и думала, то ли мне повезло, то ли нет. И решила, что все‑таки вселенная откликнулась на мои ленивые призывы не работать, то выходит, что повезло.

Присев на лавочку, недалеко от магазина, я думала что делать. Ноги просились домой, но голова моя почему‑то туда их не отпускала. Не придумав ничего лучше, набрала Родькин номер. Абонент недоступен. Так. Это уже не нормально. Мне на ум сразу пришли нехорошие мысли, Родька в больнице, Родька в дипресняке, Родька потерялся в лесу и голодный ходит и страдает. Только вот что бы он делал в лесу?

Мои размышления прервало тихое шевеление кустов за лавочкой. Я резко обернулась, но никого не увидела. Пару секунд прислушавшись и не заметив признаков жизни, снова начала размышлять о Радиславе и решила съездить к нему в общагу. На этот раз ему от меня не отделаться. Но тут снова услышала шелест кустов.

Поднявшись с лавки, повернулась к ним и внимательно начала разглядывать листья. Шевелений не было. Уже запахнула посильнее куртку и, пробормотав что‑то о том, что уже темно, почти сделала шаг от лавки, когда кусты снова зашуршали. Я замерла как вкопанная и практически одеревенев от ужаса, наткнулась на два горящих зелено — желтых глаза, которые вперились в меня из кустов.

— А — а-а — а-а!!! — второй раз за день прокричала я и рванула с места, что, наверное, сверкали только пятки.

Я была уверенна, что зверь с горящими глазами бежит за мной по пятам и вот — вот схватит когтистой лапой, но так сильно боялась обернуться, что увидев трамвайную остановку, не остановилась, пока не выбежала на свет.

Люди на остановке уставились на меня как на ненормальную: трамвая нет, а я запыхавшаяся, грязная, с ошалевшими глазами, прилипла к фонарному столбу. Оглянувшись в сторону аллеи, откуда только что выбежала, конечно, как и следовало ожидать, никакого глазастого и когтистого зверя там не обнаружила.

«Это все стресс», — уговаривала я себя, здраво предположив, что вероятнее всего, это была какая‑нибудь кошка. Да и кто кроме кошки это мог быть? У кошек глаза всегда этим цветом отражаются, если на них смотришь со стороны света.

«Ну, ты Мартина и дура пугливая», — похвалила я себя.

Тут подъехал трамвай, и последний раз бросив взгляд на аллею, я зашла в салон. Приятное тепло уютного трамвайчика нового образца, обволокло меня со всех сторон и, разжавшись из комочка, села на кресло.

Мне нужно было проехать пять остановок, по этому устроилась поудобнее. В трамвае было всего человек шесть и все занимались своими делами. Кроме одного. Через четыре ряда от меня сидел мужчина и, не отрываясь на меня смотрел. Он был одет просто, даже бедно, я бы сказала. Серый длинный плащ, массивный шарф в несколько оборотов на шее, что закрывал нижнюю часть лица, ободранные ботинки и черная широкополая шляпа, которая еще больше придавала мужчине загадочный вид. Я отвернулась от него к окну, но чувствовала, что мужчина все еще смотрит на меня и начала не на шутку раздражаться.

Ну разве прилично вот так пялиться на человека?! Казалось, пять моих остановок длились бесконечно, а я все это время пухла от злости на «Шляпу». Когда трамвай подъезжал к моей, я встала перед дверью и, схватившись за поручни, практически чувствовала дырку в своем затылке. Тогда обернулась и тоже уставилась на наглого мужчину, ожидая, насколько его хватит. Обычно никто не мог выдержать мой взгляд долго. Но Шляпа не только не отвел взгляда, а даже улыбнулся этому моему выпаду. И когда дверь трамвая открылась, мужчина дотронулся до полей своей шляпы, как бы отдавая честь. Я выскочила из двери в ветряную прохладу улицы, и мысленно обозвав Шляпу придурком, отправилась к Родькиной общаге. Находилась она всего в пару минутах ходьбы, и с остановки ее было видно. Слава богу, фонари в этом районе горели практически все, хотя он и не считался особо благополучным.