Барб Хенди - Об истине и зверях

И где Винн, если Чейн все еще… жив?

Обрывки поэмы всплыли в мыслях Гассана:

« Дети в двадцати и шести шагах стремятся скрыть в пяти углах

Якоря Существования, которое когда-то жило среди Пустоты.

Один, чтобы иссушить Дерево от корней его до листьев.

Заложенный, где проклятое солнце взломало почву.

Вдыхающий пламя, второй сидит в холоде и темноте.

Сидит один на воде, которая никогда не течёт.

Средний берёт ветер как последнее дыхание.

Засел на отмелях, которые всё ещё могут утонуть.

И глотает волны в бесконечной жажде.

Четвёртый уединился в высоком и плачущем камне.

Но последний, поедающий сам себя, заблудился

В глубинах горы ниже места песни лорда.»

« Якоря Существования » это шары. Поэма была загадкой, давая ключи к их местоположению. Винн догадалась об этом даже раньше, чем он.

Были ещё другие шары, спрятанные Детьми Древнего Врага.

Гассан, прикусив губу, боролся с болью в колене. Что он мог сделать теперь? Пойти за Чейном и попытаться проникнуть в его мысли и узнать, куда делся гном?

Это не помогло бы ему. Он уже однажды пытался подслушать мысли Чейна и ничего не услышал, как будто этого человека — не-мертвого — вообще там не было. Даже если он сможет найти гнома…

Что, если Винн нарочно послала этих двоих, чтобы гном унёс шар? Никто не знал бы, куда он пошел, даже она и Чейн.

Беспокойство Гассана переросло почти в паранойю.

Он недооценил ее? Винн могла оказаться такой хитроумной? Знает ли она, что он… собирался сделать? Она понимает, что он больше, чем рядовой член Гильдии, маг или даже колдун?

Винн подозревала, что колдовство все еще было скрыто от мира?

Он провёл рукой по рту, размазывая кровь. Возможно, он был слишком недальновиден, спрыгнув в шахту. Теперь его предало собственное тело.

Медальон на его груди внезапно нагрелся. Среди суматохи своих мыслей он сначала проигнорировал это. У него не было желания говорить с Моджахедом, и он ждал, пока медальон не остынет.

Теплота не исчезала, и он наконец сжал медальон в руке:

«Что?»— потребовал он.

«Возвращайся. И как можно скорее.»

Это не был голос Моджахеда, хотя Гассан и узнал говорившую. Его голова прояснилась от ее торопливых слов.

«Татьяна? — прошептал он. — Что… что случилось?»

«Я не могу сказать, даже через мысли, из-за… Это проснулось и может услышать.»

Дыхание Гассана замерло в груди:

«Как это произошло?»

«Поспеши.»

Медальон в его руках остыл. Он направил волю на него и попытался дотянуться до нее:

«Татьяна!»

Ответ не последовало, и он застыл, не смея даже подумать о том, что могло означать это предупреждение его соратницы. Какая-то часть его предсказывала, что он будет повержен в этом ситте, и ничего больше не сможет сделать. Он был вдали от своего народа слишком долго, и казалось, что в его отсутствие произошло худшее.

Он должен был вернуться домой… и быстро.

Гассан, хромая и держась за стену, пошёл в тоннель, который вел к шахте. Он должен будет выйти тем же способом, которым вошел, — единственный путь, который он знал.

Если существо ушло, он не может тратить время впустую, разыскивая другой выход.

Добравшись до основания шахты, Гассан закрыл глаза и, собрав всю волю в кулак, начал подниматься в темноту.

Все еще потерянная в памяти Глубокого Корня, Винн увидела блестящие стены пещеры заслуженных мертвых. Он выступил из камня, медленно и осторожно делая каждый шаг и боясь произвести любой звук. Он присел и приложил ладонь к полу.

Стрёкот крылышка-листа все еще раздавался в уме Винн, подавляя шепот бури, но за его влиянием, Глубокий Корень чувствовал её. Беспорядочные голоса раздавались словно издалека, но они были там и искали его. У него больше не было времени на осторожность.

Он начал быстро осматривать окаменелые фигуры и остановился перед одной из них.

Она была выше гнома. Хотя мутный, полупрозрачный минеральный осадок покрывал коркой всю фигуру, она явно держала что-то длинное и узкое, прижимая к груди двумя руками. Предмет, казалось, достигал пола пещеры, если только десятилетия и века минерального наращивания не заставили его выглядеть так.

— Прости меня, — прошептал фигуре Глубокий Корень, доставая один свой тяжелый кинжал. — Прошу тебя, даруй мне прощение за это кощунство.

Быстро выдохнув, он нанес первый удар.

Он бил и бил ножом, пока Винн не увидела искры, высеченные сталью кинжала. Топот тяжёлых ног эхом отозвался в пещере. Глубокий Корень выпустил кинжал и схватился за верхушку предмета обеими руками. Окаменелый камень ломался и крошился, когда он вырывал предмет из хватки фигуры.