Елизавета Батмаз - Приговоренная к смерти. Выжить любой ценой

Глеб возненавидел нашего ребенка в тот самый момент, когда узнал о его существовании. Он тут же сказал, что он только мой, потому что я, скорее всего, его нагуляла. Он часто кричал, что это не его ребенок — ведь у него просто не может быть детей.

Сначала я думала, что он просто по ошибке думает, что бесплоден, хотела предложить сделать тесты, убеждала, что он был моим первым и единственным мужчиной, но мой муж перестал меня слышать.

Через какое-то время он пришел к выводу, что назовет ребенка своим только после того, как сделает анализ ДНК. Мне было ужасно обидно, но я молчала, согласившись и с этим. Не могу сказать, что первые месяцы беременности были очень спокойные, каждый день я видела недовольное лицо мужа, который с какой-то брезгливостью стал относиться к моему положению.

Я пыталась рассказывать ему об изменениях в организме, потому что в моем представлении все отцы с радостью ждут появления на свет первенца. Он не слушал, уходил из комнаты, из дому, долго где-то бродил, возвращался очень возбужденным и злым.

У меня стал расти живот, а Глеб изменился окончательно, он не давал мне общаться с родителями, утверждая, что это я избегаю встреч. Мама обижалась, но постепенно смирилась — вероятно, решила, что это причуды беременной дочери.

Он и до этого поднимал на меня руку, но я старалась даже не вспоминать об этих случаях. Как-то с утра я пошла готовить ему завтрак, но меня стало тошнить от запаха еды. Трудно описать всю степень негодования мужа, он орал, метался по комнате, а потом подбежал и со всей силы пнул меня в живот. Я совершенно не ожидала подобной реакции, поэтому, не удержав равновесия, упала на пол.

Но это был не единичный случай. Мужу очень понравилось щипать и пинать меня. На одном из осмотров врач спросила, откуда у меня столько синяков на руках. Муж не моргнув глазом рассказал о том, каким неожиданным событием стала для меня беременность, что я не могу принять того, что в моем организме происходят изменения, и несознательно пытаюсь отторгнуть новое.

Мне казалось, что врач не поверит, она же женщина, как может статься, что мать захочет избавиться от собственного ребенка? Но она поверила, как поверили все те, кому она пересказала эту чудовищную, на ее взгляд, историю.

Через пару дней Глеб пошутил, что врач хоть и женщина, но очень помогла ему, распустив слухи о чокнутой молодой жене бедного доктора, которая от скуки начинает чудить. Он сказал, что ему теперь даже не придется скрываться, и, верно, мои синяки, царапины и ссадины стали предметом открытых дискуссий, муж с гордостью показывал их всем желающим и, притворно вздыхая, рассказывал, что я сама изо дня в день пытаюсь нанести себе увечья, а он не успевает за мной следить.

Слухи быстро дошли до моих родителей. Моя бедная интеллигентная мама позвонила к нам в дом и сообщила о предстоящем визите. Конечно, Глеб успел подготовиться. Он в подробностях описал мне все, что сделает с моей семьей, если я посмею хотя бы открыть рот. Чтобы закрепить полученные знания, он пару раз больно ударил меня по лицу.

Когда в дом зашла мама, он развел руками и, картинно вздыхая, показал на меня, мол, смотрите, что она с собой сделала. Мама безгранично доверяла этому человеку. Я не могу его винить, потому что в нашем городе, где преступления совершались раз в десять лет, да и то это была кража звонка от велосипеда, проще было поверить в то, что я сошла с ума, чем признать, будто молодой врач из столицы избивает свою жену.

Чувствуя свою безнаказанность, Глеб, кажется, совсем расслабился, но через некоторое время, как мне показалось, совсем забыл о моей беременности. Но это было затишье перед самой настоящей бурей.

На двадцатой неделе беременности, он решил узнать пол ребенка. Я обрадовалась, потому что подумала, что наваждение прошло, Глеб примирился с мыслью об отцовстве и все у нас пойдет своим чередом. Но я горько ошибалась.

В ночь перед тем, как я должна была отправиться на осмотр, Глеб разбудил меня и прошипел в ухо:

— Молись, чтобы это был мальчик!

После этих слов я не могла уснуть всю ночь, я лежала ни жива ни мертва и с ужасом думала о завтрашнем дне. Я гладила живот, и мне казалось, что маленькое существо, которое находилось там, чувствует мой страх и тоже затаилось.

На следующий день Глеб с утра отправился со мной в больницу. Он терапевт — у него свои пациенты, поэтому на УЗИ я пошла одна. В кабине сидела та же женщина, что окрестила меня сумасшедшей.