Наконец, Эни Каели преодолела оставшиеся препятствия и пулей выскочила навстречу солнцу.
Глава 2 ИСКАЖЕННАЯ ОДНОЛИКОСТЬ
Ты слушаешь, как я пою фальшиво,
И злобная усмешка играет на губах,
Покуда вторить тебе будет криво
Каждый, моим уделом станет страх.
Не скрыться от тебя — ты словно око мира,
Насквозь увидишь слог и лживый стих,
Лишишь свечения любого ты кумира
До бесполезности скорлупок всех пустых.
Ты воплощаешь весь мой ужас, и я в плену
Лелею давнюю мечту сбежать и возродиться,
А для тебя судьбу желаю лишь одну:
Пропасть, исчезнуть, раствориться…
Когда мне душу вдруг захочется открыть,
Когда я вновь сложу мелодию красиво,
Тебя здесь больше не должно быть,
Ведь все, что я пою, фальшиво…
Некоторые люди находят в смерти определенные отблески красоты. Некая граница, что отделяет только что плескающуюся поверхность горной реки жизни от мертвецкой неподвижности, совершенно неуловима. А то, что трудно достать или просто ощутить, всегда неимоверно манит. Кто-то ищет эту границу, шныряя по кладбищам или одеваясь в одежды чернее ночи, но, в общем-то, этот переход можно прочувствовать и без всяких дополнительных ухищрений. Стоит разок окунуться в шум, созданный юными дарованиями местных образовательных структур, а потом сравнить его с тишиной, которая окутывает опустевший двор после звонка на урок. При всем желании не получится ухватить тот момент, когда окончательно затихает гул. Граница размыта. Энергия медленно пропадает, словно ты уже вступил в затишье, перешел грань, погрузился в смертельное забытье…
Но двор этой школы не казался мертвым. Жизнь так и била ключом, воплощаясь в незримом противостоянии двух персон, облюбовавших себе территорию у самых ворот.
Курт сосредоточенно разглядывал ограду школы.
— Что, высоковато? — сочувственно поинтересовался Кутейников.
Юноша кинул на мужчину мрачный взгляд.
— Возможно, барьер и преодолим. Но не с моими спортивными успехами.
Завуч сочувственно цокнул языком.
— Люблю людей, которые объективно оценивают свои возможности, — бодро сообщил он Курту.
Юноша подавил желание закатить глаза. Боже, что он тут делает? Он потратил целых пятнадцать минут, пытаясь убедить Кутежа выпустить его за ворота, но не добился абсолютно ничего. Не помогло даже напоминание о том, что он, Курт, является президентом Ученического Совета.
«Хочется вызвать в памяти все те случаи, когда я выполнял обязанности, входящие в его компетенцию. И намекнуть в легкой манере, что такого делать больше не собираюсь», — мстительно думал Курт, потирая указательным пальцем левую бровь. Раздражение начало накатывать с новой силой. Из-за упрямства Кутейникова ему даже пришлось изобретать альтернативные пути побега, и ближайший был перемахнуть через ограду. Совсем не в стиле аккуратного и собранного Курта, но он все больше нервничал, надеясь только на то, что Эни все-таки не решится войти на территорию Разбитого парка. Сейчас же ему предстояло выполнить трюк, который по силам мог бы быть только членам спортивной команды школы. Курт в этом отношении был профаном.
— Там острые концы, — предупредил Кутейников, заинтересованно наблюдая за метаниями юноши. — Вовремя не среагируешь, и, считай, пельмешка на вилке.
— Очень воодушевляет, — проворчал Курт. Он не удивился пассивности завуча — просто тот не верил, что юнец на такое решится, вот и не напрягался. На самом деле Курт тоже не очень верил, что способен совершить задуманное. От идеи тянуло непрактичностью и сумбурностью, то есть именно тем, чего терпеть не мог Курт Тирнан.
Юноша тяжело вздохнул и отступил от ограды. Нужно было отойти подальше и попробовать дотянуться до верхнего края с разбега. При этом попытка была лишь одна. Вряд ли после неудачи Кутейников станет также невозмутимо топтаться на месте.
Активность со стороны Курта заставила встрепенуться завуча. Он нахмурился, пытаясь понять, о чем говорит отступление его ученика: о том, что тот отказался от своего плана или что замыслил нечто более каверзное.
Первый урок уже давно начался. Двор был пуст. Курт нервно переступил с ноги на ногу. Завуч с подозрением следил за ним от ворот. В это время обычно он уже заходил в здание школы, чтобы влиться в свой любимый режим «хищной акулы» и начать метафизически оттяпывать что-нибудь жизненно важное у проштрафившихся школьников. Сейчас же он бдел. Его маленькие серые глазки-буравчики дырявили в спине Курта отверстия. Юноша вздохнул, раздумывая, неужели у скрупулезного завуча нет других более интересных дел, чем подозревать во всех тяжких преступлениях мира самого образцового ученика школы? Курт не пытался вознести себя на немыслимые высоты, нет. Он действительно был таковым, безупречным и «самым-самым» во всех смыслах, ну, и плюс официальный титул «образцового ученика», присвоенный ему директором школы и подкрепленный импровизированным документом-сертификатом. Воплощение идеальной безукоризненности. Ну разве можно хоть в чем-то его подозревать?
Читать дальше