Мэри Стюарт - День гнева

— Гавейн. Последнее, к чему я обязал моего сына, это в случае моей смерти беречь и защищать королеву. Он относится к ней так, как относился бы сын к родной матери. То, что было сказано, будет забыто.

Склонив голову, Гавейн пробормотал что-то, что можно было принять за извинение. Артур протянул ему письмо.

— Сожги это. Сейчас. Вот так. — Это Гавейн поднес пергамент к пламени факела и стал глядеть, как он чернеет и заворачивается, обращаясь в вороньи перья. — А теперь мне нужно пойти к Бедуиру. Наутро…

Артур не закончил. Он начал вставать на ноги, медленно двигаясь, перенес свой вес на руки, лежавшие на подлокотниках — будто старик или больной. Гавейна, тепло относившегося к дяде, внезапно охватило раскаяние, и он заговорил намного мягче:

— Прости меня, дядя. Поверь мне, я, право, раскаиваюсь в своих поспешных словах. Я знаю, что ты не хочешь верить в дурное о Мордреде, а потому, будем надеяться, Узкое море вскоре откроется и вести вскоре придут. А тем временем могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

— Да. Ты пойдешь и отдашь приказ собрать лагерь и готовиться к возвращению домой. Какова бы ни была правда, мне придется вернуться. С тем ли, с другим ли, с Мордредом ли, или с Константином мне придется это дело уладить. Сейчас не время использовать преимущества, данные нам победой, не время даже предлагать императору переговоры. Вместо этого я отправлю ему посланье.

— Какое? — осведомился Гавейн, когда король на мгновенье замолк.

По взгляду Артура ничего нельзя было прочесть.

— Это посланье придется тебе по нраву. Прикажи выкопать из могилы тело Луция Квинтилиана и пошли его императору со следующими словами: “Вот она, дань, какую платят бритты Риму”. А теперь оставь меня. Я должен пойти к Бедуиру.

Бедуир не умер. Безмолвие, напугавшее короля, было не молчанием смерти или забытья, а тишиной мирного сна, и когда наутро больной пробудился, лихорадка спала и воспаление в ранах остановилось. Артур, несмотря на то что ждало его впереди, смог выступить в Британию с легким сердцем.

Тоскливым сумрачным днем Артур отплыл наконец из Малой Британии: гребни волн подернулись грязно-белой пеной, и далекое, казалось бы, небо низко нависло над вздымавшейся серой пучиной. Сдается, морская ведьма властвовала тогда над водами Узкого моря. Хотя ветер под конец переменился, небо и море, похоже, сговорились против Артура, давнего врага этой ведьмы. Чайки, словно сорванные ветром с волн клочья пены, оглашали небеса не криками, а жутковатым, похожим на издевку смехом. Мрачное, лишенное блеска и света серое море сердито вздымалось, перекатывалось тяжелыми волнами к северу, покорное переменившемуся ветру. Порыв его подхватил штандарт “Морского дракона” и, в момент изорвав на цветные узкие ленты, унес их к жадным бурунам.

— Знаменье, — перешептывались матросы, но Артур, глянув вверх, лишь рассмеялся:

— Он спешит впереди нас домой. Если мы воспользуемся погодой, то полетим по ветру быстрее, чем он.

И они действительно полетели. Не могли они знать лишь того, что саксы Синрика тоже не преминули обратить ветер себе на пользу, и их тяжело груженные корабли в то же самое время также пересекали Узкое море. За качкой и вздыманием и паданьем вод Артуровы дозорные не увидели их до тех пор, пока их не вынесло к берегам Британии. и впереди не замаячил на горизонте белой стеной Саксонский берег, и тогда впередсмотрящий на “Морском драконе” как будто углядел в прибрежных водах корабли саксов.

Но когда король с тяжелой медлительностью, с какой двигался он тогда, вскарабкался на смотровую площадку у мачты, эти груженые длинные корабли — или их тени — уже исчезли.

— Корабли Южных саксов мог загнать сюда переменившийся ветер, — сказал стоявший за плечом Артура кормчий. — Осадка у них небольшая. Им еще повезло. Они уже, верно, стали на якорь и опасности для нас не представляют. Если мы…

Он не закончил. Крик с топ-мачты заставил всех разом обернуться.

Низко над морем, хлеща дождевыми струями, будто ведьминой гривой, надвинулась на них буря. Тень ее неслась впереди по воде словно проклятье. Кормчий криком созвал всех наверх. Матросы разбежались по местам. Король, его рыцари, матросы схватились за то, что было к ним ближе.

Шквал налетел и ударил. В мгновение ока все скрыла стена дождя, все заглушил вой ветра. Почернел сам воздух. Небесные хляби разверзлись, потоки воды хлестали по лицам, заставляя людей закрывать глаза. Кораблик трясся и содрогался; вдруг застыл, будто налетел на скалу, потом накренился, стал на дыбы, взбрыкнул, словно испуганный конь. Натянулись, лопнули канаты. Скрипнул и застонал остов корабля. Где-то, предупреждая, оглушительно хрустнул шпангоут.