Андрэ Нортон - Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов

Комната показалась мне поистине королевской. Сама кровать была большой пещерой, закрытой занавесями, свисавшими со столбов. Кроме того, у кровати имелся полог и у изголовья размещался резной герб с фантастическими животными; огонь свечей отражался в их яростных глазах, на клыках и других частях бронированных тел.

Занавеси, толстый ковёр под ногами, шторы, за которыми должны скрываться окна, — всё синее, потускневшее от времени. Те участки стен, которые я увидела, покрывали панели, разрисованные цветами, которые переплетались, как в джунглях или в лесу, окружавшем в старых сказках спящую красавицу.

Небольшой туалетный столик из слоновой кости с позолотой словно задержался здесь по ошибке, а потом был слишком напуган, чтобы сбежать. Он жался к стене у кровати. Несколько древних стульев, похожих на трон с высокой спинкой, и других, более современных, стояли возле больших и малых столов.

Лакей, поклонившись, вышел. Одетая в шелка женщина, которая могла бы быть сестрой Катрин, с тем же застывшим и правильным выражением лица, сообщила, что еда и питьё скоро прибудут, и что Труда — тут она указала на девушку, стоявшую со скрещенными под передником руками, — полностью в распоряжении благородной высокорожденной леди.

Я поблагодарила её, и она боком, как краб, ушла, сделав по пути три реверанса, каждый чуть менее глубокий, чем предыдущий. Наконец она исчезла за дверью. Я осталась с Трудой, и невозможно было себе представить кого–то менее похожего на Летти. Меня охватила тоска по дому. Захотелось оказаться в своей комнате, на своём месте. И я чуть не заплакала, как девочка, оставленная в пансионе.

В комнате не пахло плесенью, но мне показалось, что я не могу свободно дышать. Массивная кровать скорее угрожала, чем приглашала отдохнуть…

Вздор! Я должна была сдержать своё воображение. Это всего лишь кровать, а у девушки, которая стояла, опустив глаза, с бесстрастным лицом, не могло быть причин встречать меня по–дружески. Лицо у неё круглое, почти детское, волосы плотно заплетены и убраны под чепчик; казалось, что волосы просто вырваны и уложены надо лбом.

— Горячая вода есть? — нарушила я молчание.

Она вздрогнула и впервые посмотрела мне в глаза. Покраснела и указала на ширму.

— Да, благородная леди. Вода — и всё остальное к вашим услугам. Пожалуйста, взгляните, и если что–то не так, я исполню ваши пожелания.

За ширмой выше моей головы оказался большой, похожий на альков камин. В нём горел жаркий огонь. Тут же стояла ванна и множество кувшинов с водой, от некоторых поднимался пар. Я облегчённо вздохнула. Такой роскоши ни в какой гостинице не найдёшь.

Немного погодя, почти избавившись от боли и усталости в теле, с влажными волосами (их искусно промыла Труда, расчесала и протёрла полотенцем), я надела самое тёплое домашнее платье и села поесть. И так успокоилась, что даже кровать не казалась мне больше угрожающей.

Еда оказалась очень хорошей: суп, утка с горохом, небольшие пирожки с фруктами, сыр, трюфели с кремом. Я выпила немного вина и, возможно, от этого ещё больше захотела спать, потому что начала непрерывно зевать.

Но не настолько устала, чтобы не позаботиться о свёртке, который берегла всю дорогу. Ложась в постель, я сунула его под подушку. В нём хранилось золото, выданное мне Вестоном, пергамент, привезённый Фенвиком, последнее письмо бабушки и ожерелье — талисман, который заставлял помнить о том, что привело меня сюда. Таковы были мои тайные сокровища.

Ширму, за которой скрывался камин, свернули, так что я могла видеть огонь. Труда хотела задёрнуть постельные занавеси, но я отказалась. Глядя на огонь, я задремала.

Но не настолько я устала, чтобы не видеть сны.

Снова я сидела в комнате бабушки, завернувшись в шаль, как в день её смерти. Она тоже сидела здесь, но не опираясь на подушки, а гордо выпрямившись и глядя мне в глаза. Её бледные губы не шевелились, но настойчивый и требовательный взгляд явно пытался сообщить мне что–то. Мне стало холодно, но не от холода в комнате, а от ледяного страха, наполнившего меня, не позволяющего ни говорить, ни двигаться.

И тут стена за креслом бабушки изменилась. Вместо знакомого рисунка обоев, который я всегда знала, показалось что–то серое, каменные блоки. И света из окон пропал.

Окна превратились в узкие бойницы, сквозь которые пробивались редкие бледные лучи. Я по–прежнему сидела и смотрела на бабушку, а она смотрела на меня, безуспешно пытаясь, я видела это, что–то сообщить мне. Я увидела, как она приподняла с колен руку, подняла медленно, с огромными усилиями, безрассудно тратя остатки быстро покидающей её энергии.