Анатолий Махавкин - За дверью

Я задумался. Были ли? Кажется, целую вечность Галя перемещается из кровати в кровать, отвлекаясь лишь на балы и охоту; Наташа бешено трахает и убивает всё живое, а Оля лениво развлекается в своём особняке, то закатывая шикарные приёмы, то неделями не покидая будуара. Не помню иного. Илья утверждает, будто мы все изменились, но это же — Илья!

— Во славу создателя! — я коснулся пальцами лба и опустил ладонь на свой медальон, — приветствую тебя, брат.

Монах, охранявший ворота, оказался не столь любезен, как завещал его верховный. Его перекошенная физиономия несла чёткий отпечаток свёрнутого каната, а вонь перегара едва не сбивала с ног. Охранник небрежно провёл грязным пальцем по грязному же лбу и сделал попытку проморгаться.

— Какого? — прохрипел он и распахнул рот в омерзительном зевке, — полночная давно закончилась, а вы шляетесь по улицам. Соскучились по порке?

— Заткнись, придурок! — Паша был, как обычно, навеселе, благоухая дорогим коньяком и острыми пряностями, — и отпирай ворота без проволочек: королевская служба.

На кой чёрт он вообще увязался за нами — ума не приложу. Похоже, безумие Наташи начало, последнее время, передаваться и её любимчику: Паша непрерывно пил, ходил по борделям и дрался на дуэлях с такими же аристократическими полудурками. Фактически, он — герцог, какой-то там и обладатель огромного особняка, но кажется так и не посетил собственное владение ни разу. Костлявое лицо парня выражало лишь две эмоции: безумную ярость или столь же сумасшедшее веселье. Как-то Наташа, то ли в шутку, то ли всерьёз, назвала Павла своим сторожевым псом.

— А, так бы и сразу, — монах оценил дорогой костюм злобного пришельца и торопливо распахнул дверцу, — чего ж непонятного? Королевская служба, сразу видать! Благодетель озари.

Пока происходила вся эта пантомима, Илья молча прятал лицо во тьме капюшона. Мы с ним изображали монахов Ордена Сияющего Орла, в чей монастырь явились этой поздней ночью.

Паша грубо отпихнул привратника и ввалился внутрь. Следом смиренно, как и полагается истинно верующим, вошли мы.

— Паша, — тихо позвал я и он недовольно обернулся, — побудь здесь. Дальше — мы сами.

Парень прищурился, точно какое-то острое слово жгло ему язык, но промолчал. Понимает: убивать я его не стану, но избить могу. Сильно. Как месяц назад. Иногда он забывается, представляя, будто резать глотки тупым баранам и дерзить мне, это — одно и то же.

Симон снабдил нас точной картой обители, поэтому колебаться в выборе направления не приходилось. Длинный приземистый барак слева — хозяйственная постройка, совмещённая с загоном для скота. Справа — тоже стойла, но для скота двуногого: кельи монахов. Прямо по курсу — собственно монастырь, самая крупная постройка Лисичанска: величественное здание о семи куполах, символизирующих неделю воскрешения.

Но нам нужно совсем не туда. Кардинал Люсень сотоварищи укрылся в специальном убежище, построенном на случай войны. Кто-то успел предупредить святош о намерениях Серого Короля и теперь они почти не покидают своего блиндажа. К счастью, во избежание паники, большинство простых монахов в известность не поставлены. Лишь по этой причине нам удалось спокойно проникнуть внутрь. В противном случае пришлось бы штурмовать стену.

— На кой дьявол ты вообще помогаешь этому твоему Симону? — проворчал Илья, обминая смердящую кучу нечистот, — типичный средневековый манипулятор, который больше заботится о себе, чем о процветании страны. Ты, со своими психопатками, и так вознёс его на самый верх. Ещё немного, и он станет фактическим правителем Власи.

— Обсуди это с Виленой, — я рассеянно огляделся, — ага. Нам — туда. Видишь ли, дружище, мне глубоко фиолетово, кто у них управляет народом и какие методы он при этом использует. Самки, которых можно трахать всегда найдутся, вот и всё, что меня интересует. Ну а Симон — хороший собеседник и вообще: очень умный и приятный, в общении, человек.

— Твой приятный человек смотрит на других, как на инструменты или — стадо.

— А можно по-другому?

— Об этом я и говорю. Посмотри, с кем ты общаешься и дружишь, если это можно так назвать, — Илья догнал меня и отбросил капюшон, так что я мог видеть его, светящиеся возбуждением, глаза, — Симон — хладнокровный циник и манипулятор, подминающий Влась под себя и Ножик — кровожадный бандит, с твоей помощью, отвоевавший почти весь Лисичанск.

— Видишь, — наставительно заявил я, — мои друзья — самые влиятельные люди здешнего мира. А с кем общаешься ты? Какие-то графоманы, непризнанные художники и прочие музыканты, которым медведь на ухо наступил. Ах да, и ещё этот твой философ-психопат, с его рассказами о круглой планете. Кстати, если бы не вмешательство того самого хладнокровного циника, твой просветитель уже давно закончил бы карьеру в подвалах дознавателей.