Людмила Астахова - Знающий не говорит. Тетралогия

– Мэд! – закричала тут же женщина. – Малаган!

– Я тут!

Осунувшаяся физиономия эрмидэйца мигом возникла из люка. Уж больно истеричные нотки были в вопле ведьмы.

– Мэд, что происходит? Мэд! Я не чувствую Узы! Что с Альсом? Он жив? Говори!!!

Малаган слегка смутился.

– Ирье жив, не кричи, – заверил он. – Дело не в нем, а в тебе.

– А что во мне не так?

– Джасс, выслушай меня. Прошу тебя.

Она закусила губу и приготовилась узнать очередную страшную правду. Но все оказалось гораздо проще. И сложнее.

– Ты стала той, кем должна была быть изначально. И Узы исчезли. Понимаешь?

Мэд положил подбородок на сложенные по-ученически руки и поглядел на женщину безвинно побитой собакой. Мол, не вели казнить…

– Значит, он меня… потерял?

– В каком-то смысле – да.

– А вдруг он решит, что я умерла? – прошептала Джасс сиплым от ужаса голосом.

– Скорее всего, – согласился эрмидэец.

– Он с ума сойдет.

– Все должны поверить в то, что ты умерла. Прежде всего, Оллаверн.

– Демоны! Мэд, как это жестоко! Ирье окончательно спятит. О чем ты думал?

Чужого цвета глаза Джасс наполнились слезами.

– О тебе, хатами. Только о тебе. На тебе живого места не осталось.

Мэд обиделся и рассказал все, как было. И о том, какой обряд он провел, и про костер, про Арьятири и его шпиона, оллавернца по имени Ноэль Хиссанд, который до крови изгрыз костяшки пальцев, глядя на ее мертвое тело. На совесть грыз чародей, чтобы не закричать и не выдать истинных чувств.

– Он тоже любит тебя…

– К демонам Хиссанда! Пусть идет лесом со своей любовью, – прорычала Джасс.

– …и он поверил. Теперь для всего мира ты мертва.

– А если мир и Оллаверн узнают, что Проклятья больше нет?

– Кто знает, но от Ар’ары и Шаффа благодарностей я бы не ждал, – ухмыльнулся Малаган. – Чтобы старые негодяи отдали какой-то бабе, прости боги, славу искоренителя проклятий? Да никогда в жизни!

– К демонам Ар’ару и Шаффа! Что теперь будет с эльфом?..

Тяжелы Узы эльфьей любви, но без них еще хуже. Болит, словно живая, давно отрезанная рука. Болят оборванные нити, связывавшие двух любящих. А неведение, словно железная клетка, в которой мечется израненная душа. Где ты, Ириен? Что с тобой?

– Когда я могу уйти? – спросила Джасс.

– Через шестидневье. Не раньше.

– Хорошо.

Чего-чего, а терпения ей не занимать. Пройти по жизни, сцепив зубы… И терпеть, терпеть, терпеть… даже тогда, когда другие будут кататься по земле, грызть камни и выть во весь голос. Так ведь, хатами Джасс? По большому счету, эту простую науку вбивали тебе всегда и везде: в Ятсоунском храме, в Храггасе, в Хатами, в хисарской яме, в Маргаре и на Керагане. Терпеть и ждать, когда ослабеет бдительность тюремщиков, когда враг совершит ошибку, когда кончится зима, когда вернется прежний облик… Докажи всему миру, что чаша твоего терпения бездонна, хатами Джасс. И ты сильнее могучих чародеев, и хитрее опытных шпионов, и мудрее долгоживущих эльфов. Сможешь?

– …смогу…

– Что ты говоришь? – переспросил Малаган.

– Ничего, Мэд. Я молчу и жду.

Я жду и молчу. Но, как только смогу без боязни заглянуть в зеркало, соберусь и уйду. Не втихую, нет. Все чин по чину. Поклонюсь в ноги Мэду Малагану и Торвардину. Нет ни слов таких, ни языка подходящего, чтоб отблагодарить их, как должно. За добро, за заботу, за верность слову. Всей жизни не хватит. Может, в следующей получится? Кто знает. Мы вместе теперь на веки вечные… Правда, Ирье?

В высокой, прогретой солнцем траве лежала, раскинув руки, женщина, в ее черных глазах отражались высокие легкие облака полуденного неба. Облака торопились на север и, словно упряжка белых коней, тянули где-то далеко позади себя тяжелый воз с долгожданными дождями. Земля истомилась по небесной влаге, земля звала грозовые ливни. Голос Джасс легко вплетался в этот нетерпеливый зов.

Оказалось, что в арсенале заклинательницы погод есть очень удобные чары, требующие лишь достойной их силы. Горечайка утолит боль, материца затворит кровь, огнецвет согреет, мальга разбудит – травы будут ложиться под ноги Познавателя, а проезжий тракт стелиться так, что тот сам, не ведая того, найдет дорогу к порогу ее дома. Так же просто, как коврики-циновки, плелись у Джасс заклинания – простые и сильные, обычное женское чародейство. Чтобы ветер дул для Альса в нужную сторону, чтобы его лошадь не охромела и не теряла подков, чтобы в шорохе дождя слышал он ее призыв, пришел к ней живой и невредимый.