Александра Руда - Столица

— Знаешь что? — сказала я, входя в дом, где полугном уже возился с печкой. — Не пускай никого из моих мужиков во двор. Говори, что я занята, сплю, болею или вообще ушла в монастырь. Никого не хочу видеть.

— Опять у меня под боком спать будешь? — вздохнул Отто.

— Буду.

— Ну и ладненько. А чем ты будешь заниматься днем?

— Работать. Отдыхать. Придумаю что-нибудь.

Полугном обнял меня и спросил:

— Чай будешь?

И мы сели пить чай.

Говорят, жил когда-то в лесах возле Чистяково старый мудрый отшельник, который выкопал себе землянку в корнях огромного дуба и там жил, питаясь ягодами и грибами, много лет. Потом он познал божественную истину и к нему потянулись паломники. Они приходили, приносили с собой орехи с ближайшего рынка и почтительно ждали, когда отшельник соизволит изречь драгоценную мысль. Это все продолжалось до тех пор, пока к отшельнику не пришел гном. Он сидел возле землянки два дня, а потом поставил на тропинке шлагбаум и стал требовать плату за доступ к просветленному разуму. Еще и книжку мудрых отшельничьих изречений издал.

Закончилось это тем, что отшельник вылез из своей пещеры, избил предприимчивого гнома с воистину божественной силой и стал требовать плату уже лично себе…

— …Ола! — Отто распахнул дверь, впустив в наш домик запахи весны. — Там такая погода на дворе стоит хорошая! Почему ты в выходной сидишь дома за книжкой? Что ты, кстати, с таким увлечением читаешь?

— Устав ордена Непорочных монахинь, — сказала я, показывая обложку. — Собираюсь в этот орден вступить.

— Зачем? — удивился полугном. — Тебя же не примут. С непорочностью ты несколько опоздала.

— Этот орден отрицает мужчин, и монахиня становится непорочной с момента принесения обета. После чего я даю клятву не улыбаться мужчинам, не разговаривать с ними и не иметь никаких личных отношений с противоположным полом.

— Хм… А как же наша мастерская?

— Отто, мне хватит денег на скромную монастырскую жизнь. Плюс ты еще будешь присылать проценты с выручки как полноправному партнеру. А что касается тебя… все равно же собирался нанимать еще работников, Беф тебе посоветует толкового специалиста в трансформации энергии.

— Золотце, я все понимаю, — сказал Отто, сел за стол и посмотрел на меня с участием. — Тебя поклонники достали, да? И вообще все мужики кажутся козлами и сволочами, да? Окружили тебя со всех сторон, не дают вздохнуть и решить, чего же ты хочешь? Еще и Ирга до сих пор не приехал в Чистяково и не целует твои шнурки?

— Да, — всхлипнула я. — А откуда ты знаешь?

— Да ты же вчера напилась настойки в честь возвращения домой и вопила об этом весь вечер!

— А… ну да, теперь вспомнила.

— Ты настроена серьезно?

— Абсолютно. Я сегодня утром ходила в храм Госпожи Удачи, отнесла ей дары, а на обратном пути встретила монахиню, и она мне подарила этот устав.

— Видимо, у тебя после вчерашнего такое лицо было, что она поняла, что ордену мужененавистниц без тебя не прожить, — пробормотал Отто.

— Что?

— Ничего. Подожди минуточку, я сейчас.

Отто ушел к себе, и из его комнаты донесся грохот. Судя по сдавленным проклятиям, он что-то искал и никак не мог найти. Я с интересом заглянула в его спальню.

Световое пятно на полу закрыла чья-то фигура. Я отвлеклась от созерцания Отто, который шарил под кроватью, чихая от пыли, и повернула голову.

В дверном проеме стоял Ирга. С привычной для меня стрижкой, в выглаженной черной рубашке с пуговками-черепами (я ее купила в честь какого-то праздника), черных кожаных брюках и высоких шнурованных сапогах. Из глаз исчезла грусть и обреченность, но рубашка жалко болталась на его отощавшем теле, как на вешалке. В руках некромант держал огромный торт в картонной коробке.

— Привет, милая, — сказал он.

— Я в монастырь ухожу, — сообщила я. — Непорочных дев.

— Ясно, — сказал Ирга. — Тортик будешь? Или уставом запрещено?

Я пролистала устав. Там было написано, что принимать подарки от мужчин запрещено, но я ведь еще не принесла обета!

— Это шоколадный?

— Шоколадный, бисквитный, с орехами — как ты любишь.

— Ставь на стол.

— О, Ирга явился! — сказал Отто. Его борода была в пыли, а к груди была прижата какая-то большая книга. Надо же, сколько пыли накопилось за наше отсутствие! Теперь страшно под свою кровать лезть. — А мы как раз о тебе вспоминали. Ола в монастырь уходит.

— Она уже сообщила. — Голубые глаза Ирги сияли, и оторваться от них было совершенно невозможно.