Дмитрий Ковтун - Хорошо там, где нас нет (СИ)

- Пап, ты в порядке? - мы подскочили к нему.

- Да, - выдохнул он, - эта печать еще и меня немного лечит, - он взял паузу и, переведя дыхание, продолжил, - так что сейчас приду в норму. Он попытался встать, опираясь на нас - его крепко штормило, но, надо отдать ему должное, он и вправду пришел в себя и перестал шататься.

- Ну, что ж, дети, - вздохнув, начал он, - хочу откровенно вам признаться, уже сейчас, несмотря на ваше неполнолетие, вы доказали, что являетесь достойными наследниками моего престола, - мы стояли 'на вытяжку', проникшись важностью момента, - вы показали себя намного талантливыми, чем ваши отцы и деды, кхе-кхе, - он неожиданно закашлялся, - так что, передаю вам бразды правления, будьте достойными правителями. - Мы поклонились ему.

- А теперь самое важное, - поднял он палец, - Котоку, Митико, будьте добры, подождите за барьером. - те понятливо кивнули и поспешили скрыться.

- Начинаем? - спрашивает меня. Я пожимаю плечами, - давай. - Батя кивает, зачем-то снимает с себя верхнюю одежду, оставаясь в одних штанах (хм, а ничего у него тело. Не Шварц, конечно, но очень и очень внушительно) и прикасается рукой к другой печати.

Вся монструозная печать резко мгновенно перестроилась во что-то вовсе вырвиглазное и засияла всеми цветами радуги: и рыжим и синим и зеленым и, главное, фиолетовым. Что-то у меня плохие ассоциации с печатями с фиолетовым цветом. Не успел я вспомнить причину подобных мыслей, как начало происходить что-то совсем странное, что вымело у меня все мысли из головы: меня сковало чем-то и немного приподняло над землей. Я не пытался высвободиться - еще нарушу что-то, так что повишу немног... тут у меня глаза натурально из орбит полезли: у бати на груди кожа начала раскрываться, как цветок, отчего меня всего выморозило от мурашек, пробежавших по телу. Они же, видимо, подняли мне волосы дыбом.

Батя закрыл глаза, надеюсь, он не выключился, мало ли, но тут у меня в голове в очередной раз стало пусто. Я, как кролик с удавом, наблюдал за тем, как из прекрасно видного мне жутковатого цветочка потихоньку вытекает черная субстанция. А когда она маленькими каплями полетела ко мне, мурашки, видимо, решили провести военные учения и военный же парад по моему телу одновременно. А как только у меня начала так же 'открываться' кожа, кажется, затеяли полномасштабные боевые действия. Я, если честно, думал, что я хладнокровный невозмутимый убийца-шиноби, но сейчас мне хотелось только убежать подальше, крича что-то нечленораздельное, но я не мог пошевелиться, видимо, создатели печати учkи и такой вариант развития событий.

Черные капельки скрывались внутри меня, а я смотрел, как батя и относительно молодого, сильного мужчины постепенно превращается в дряхленького старика: 'сдулись' мышцы, сморщилась кожа, появились старческие пятна... жуть... А я наоборот чувствовал небывалый подъем сил, хотел бегать, прыгать, творить ужасающие по силе техники, благо переполненного резерва мне бы хватило.

Но, слава чакре, все закончилось, черная дрянь перелетела ко мне, 'цветочки' закрылись, сияние печати погасло и сила, удерживающая нас, исчезла и мы рухнули вниз. Я поднялся почти сразу, хотя меня крепко так мутило, а вот экс-Каге что-то не спешил. Я быстро (на сколько мог) подошел к нему и присел рядом.

- Ты как? - да, знаю, что глупо, я же вижу, что ему крайне паршиво.

- Бывало, кхе, - он кашлянул кровью, ой, блин, как же все паршиво, - и лучше, - просипел он.

- Держись, батя, сейчас оттарабаню тебя в больничку, полежишь там... - успокаивающим голосом нес я.

- Не, -кхе-кха-кха, - стоит, я же тебе говорил, что... - говорить ему становилось все трудней, на лбу выступила испарина, эта печать тоже... лечит.

- Ну, что ж, папа, - я взял его за руку, - в добрый путь... - 'последний' - мысленно добавляю и, сглотнув, - пусть следующая жизнь будет еще лучше, чем эта, - мне абсолютно плевать, что тут думают про загробный мир и роль Шинигами в нем, лично я верю вот так.

- Пока... сынок, - уже прохрипел он.

*На следующий день. Кабинет Каге. Удзи, Котоку, Митико и советники*

Мда, после вчерашнего праздника, так внезапно превратившегося в тризну, сидеть на совещании было откровенно тяжко, хотя я и рассол пил, и голову в холодный тазик макал и, судя по лицам присутствующих, с настолько тяжелым похмельем не умею справляется только я, что не разу не добавляло мне хорошего настроения. К вечеру я успел кое-как отойти и созвал совет, так как тризна-тризной, похмелье-похмелье, но сказал вчера 'завтра совет', значит завтра совет должен быть, плевать на обстоятельства.