Татьяна Устименко - Суета вокруг кота

Отогревшуюся меня с недосыпа и голодухи сильно тянуло в сон. Народу в «Драном петухе» пока не прибавилось, лишь возле стойки торопливо хлебали суп двое городских стражников, готовящихся заступить на ночное дежурство, да в центре зала горланила песню компания основательно подвыпивших торговцев. Судя по их заставленному посудой столу — гуляли они давно и основательно, похоже, обмывали какую-то удачную сделку. Чуть в стороне, в тени, устроился какой-то долговязый, одетый во все черное субъект, старающийся не привлекать к себе излишнего внимания. Хотя в конспирации он явно не разбирался, потому как заказал отнюдь не бедняцкую похлебку, а дорогущую свинину в тесте, да и стоящая перед ним бутылка с вином дешевой не выглядела. Я безразлично отвернулась, сглотнув скопившуюся во рту слюну. Ведь не зря же принято считать у нас в Листограде: «На чужой каравай рот не разевай. Подавишься…» И коли хочется ему остаться неузнанным, значит, есть на то причина. Его дело. А каждому встречному-поперечному лицо показывать и правда ни к чему. Мало ли кто сюда заходит. Например, такие неудачники, как я.

Мысленно проанализировав события последних месяцев, я поняла — сама во всем виновата, и пригорюнилась. Родителей не послушалась, из дому убежала, и вот результат: катаюсь по жизни неприкаянной, словно Колобок по лесу, а каждый злой хищник меня теперь сожрать норовит. Не в прямом, конечно, смысле, но все-таки… Сказку про Колобка я неоднократно слышала от своего учителя — магистра Сабиниуса и каждый раз удивлялась: ну что героического может быть в пережаренном куске теста, который шляется по лесу и хамски издевается над животными? Нет, неправильная это сказка, не наша какая-то. А впрочем, у мэтра Сабиниуса все так — странно, непонятно, нелогично. Да и сам он… я выразительно покрутила пальцем у виска, будучи не в силах подобрать точное определение его выходкам. Одним словом — некромант, чего с него взять.

— Эй, Зараза, — вдруг зычно прилетело от стойки, — ты чего там в углу затихарилась и фиги нам крутишь? А ну-ка подь сюды!

Я обреченно вздохнула — ну вот, нарвалась!

— Подь, подь, говорю! — не отставал Толстый Йозеф, красноречиво сгибая похожий на сардельку палец. — Погутарим с тобой о должке давнем, о делах твоих скорбных, о новых заказах… — При этих словах парочка дремлющих возле двери мордоворотов моментально проснулась и напряглась, словно охотничьи собаки. — О тебе ведь, дорогая наша, такая лихая слава по городу идет, что впору на охрану амбаров наниматься, мышей от жита отгонять!

Вышибалы одобрительно заржали в голос.

— Не идет, а бежит на пять шагов впереди, — поддакнул первый.

— Летит, аки журавель быстрокрылый! — метко уточнил второй. — Давеча слышал на рынке, как наша знаменитая Зараза вместо того, чтобы переломать кости любовнику женушки заказчика, сама ему помогала сбежать от праведного гнева мужа-рогоносца. А заказчику напялила на голову панталоны неверной женушки и фингал под глазом поставила. И посему осталась наша фифа ни с чем — без заказчика и без гонорара…

Обмывающие удачную сделку торговцы встретили эту на сто процентов правдивую историю громким хохотом.

Я сердито нахмурилась. А какого ляда прикажете делать, если по ходу дела выяснилось, что мой заказчик, шестидесятилетний сквалыга и меняла, купил свою шестнадцатилетнюю супругу за долги ее отца, принудив девчонку к браку. Зато возлюбленный оной несчастной девицы, такой же, как и она, бедняк — бравый красавец из пригорода, днем позже успешно выкрал свою милую из дома противного старика. Не без моего посильного участия, кстати! Это я на свои последние деньги подкупила городскую стражу, обеспечив влюбленным безопасный выход за ворота Листограда минувшей ночью. И теперь могу сколько угодно гордиться совершенным благодеянием, щеголяя пустыми карманами и еще более пустым желудком. Хороша наемная убийца — ничего не скажешь! Идеалистка и бессребреница…

Осознав эту прискорбную истину, я вздохнула столь громко и печально, что, не выдержав, заржал уже сам Йозеф, а долговязый тип заинтересованно отложил вилку и повернул ко мне лицо, полностью скрытое широкими мягкими полями черной шляпы.

— Чего примолкла, Зараза? — между тем издевательски гоготал Йозеф. — Если сказать в свое оправдание ничего и долг отдавать нечем, то вали из моего кабака. Пошла прочь, нищая дура…

Я скрипнула зубами от негодования, непроизвольно хватаясь за рапиру. Можно снести все что угодно, но только не надуманные обвинения. В смысле про дуру, а не про нищую.