Татьяна Ильченко - Серые Башни (СИ)

— Мир? — застыла с ложкой во рту, еще подавится!

— Мир. И ты прости…, что напугал.

— Я понимаю, ты переживал, — да не переживал я! Испугался! Малышка этих зверей в деле не видела. А теперь вот и еще один защитник у нее появился. А что я могу? Ворчать?

— Ты не думай, — улыбнулась она, — ты лучший! — вот, словно мысли читает!

— Я без тебя пропаду. Не бросай меня, ладно? — да кто ж бросит тебя, дурочка, я ж к тебе до смерти привязанный.

— А ты не пугай меня больше! Мне твоя жизнь всяко дороже, чем…

— Поняла, — остановила она меня. — Лучше расскажи.

— Чего рассказать-то?

— Про нее…, — и смотрит жалобно. Я вздохнул.

— А чего рассказывать? Убийца она Убийца и есть.

— Все равно расскажи, — эх, упрямая!

— А бояться не будешь? Да и зачем тебе знать? Думаешь, ее в крепости оставят?

— Уже весна. Я на волю ее выпущу, — вот, надулась, как ребенок.

— Да не пойдет она на волю-то, — я покачал головой. — Ей податься некуда, думаешь, она от хорошей жизни среди врагов пряталась. Может, и вправду, последняя?

— Тогда, может, оставим?

— Ты не у меня проси, — хмыкнул я, а девчонка, вздохнула и отодвинула тарелку.

— Все плохо? Меня выпорют?

— А как ты думаешь? — не буду говорить, пускай осознает!

— При всех?

— Что «при всех»?

— Пороть будут, — съёжилась она. — Я знаю, я читала.

— Читала она! — нет, молчать не могу, скажу! — Не тронет тебя лорд, взаперти посидишь, да и ладно.

— А Барби? — сразу повеселела она.

— Да что твоей скотине сделается?!

Тэйе диа Агомар

Я поверила Гру и успокоилась. Все хорошо, меня не выпорют, Барби не тронут, а взаперти посидеть…подумаешь! Мелочи!

Следующие полчаса, я пыталась вытянуть из Хранителя сведения о моей «лошади». Отвечал он неохотно, а того что сказал с лихвой хватило, чтобы испугаться.

Моя Барби была гроги, она же Убийца, она же Вестница, она же Смерть и Погибель. А еще, как оказалось, именно на таких милых животных катается по зимним дорогам Госпожа Сумерек и Хранительница Путей Тельмар.

Судя по всему, до появления человека в Мораке на вершине пищевой цепочки стояли гроги. Всеядные полуразумные хищники, да еще и хамелеоны к тому же. Если прибавить к этому размеры животного, то соседство с ними было проблемой. И эту проблему очень долго устраняли, всеми возможными способами. Гроги жили небольшими семейными группами по три-четыре особи, нападали внезапно, всегда из засады, не брезгуя никакой добычей. Жертва обычно и не подозревала, что на нее ведется охота, воспринимая таких как Барби, как деталь пейзажа, до самой смерти. А она, смерть, чаще всего была долгой и мучительной, гроги любили «поиграть». А еще гроги были очень живучи. Норд, с усмешкой, сообщил мне, что я могла и не тратить на нее лекарства. Она бы справилась и сама, два арбалетных болта в боку и длинный порез на ноге были совершенно не критичны.

А потом он меня «обрадовал» известием о том, что кроме меня к этой «скотине» никто не подойдет, так что я, в ответе за ту, кого приручила по полной программе. Нельзя сказать, что я сильно обрадовалась этой новости.

Вечером явился Хок и его капитаны, я извинилась. Спектакль, который я разыграла перед лордом и его людьми, мне не нравился, но Криста, Гру и Дикон настаивали. Пришлось одеть платье, соорудить на голове замысловатую прическу, нацепить несколько подаренных Хоком блестяшек, а потом не поднимая глаз, просить прощения и выказывать готовность принять любое наказание из монарших рук. Мне сухо указали на недостойное поведение вкупе с отвратительными манерами и озвучили вердикт: сидеть в башне до особого распоряжения. В библиотеку нельзя, в трапезную нельзя, в Арсенал нельзя. Можно вышивать, смотреть в окно, изучать этикет под руководством Кристы и ухаживать за Барби, четко по расписанию. Срок наказания не оговаривался, и я поняла, что мне придется очень постараться, чтобы Его Светлость вернула мне свободу передвижения.

Жизнь в ограниченном пространстве была терпимой только несколько дней. Потом стало хуже, снег растаял, и горы укутала нежная сине-зеленая дымка, зацвела веска. В небе было не протолкнуться от птичьих стай, возвращавшихся к своим гнездовьям, а под стенами крепости призывно кричали кирики. Из айсенгардского окна башни было видно, как стремительно исчезает лед, сковывавший море. Барби волновалась, и широко раздувая ноздри, принюхивалась к терпкому прохладному воздуху, льющемуся из открытых настержь ворот конюшни.

Мне безумно хотелось на волю, ставшие такими родными за это время стены, давили. Высочайшим повелением мне было разрешено выходить в садик, разбитый под окном моей спальни. Это заняло меня на некоторое время, но очень скоро я исходила там каждый сантиметр. Меня тянуло туда — в холмы. Наплевав на гордость и самолюбие, я каждый день просила Хока позволить мне выехать или выйти за ворота крепости, но в ответ получала холодные вежливые отговорки. «Еще не время леди, в холмах еще слишком холодно» или «Вы должны осознать свою вину полностью, леди. Лорд-хранитель не может позволить себе подобную мягкость» или «Мне кажется, что вы еще недостаточно хорошо держитесь в седле для конной прогулки, а гулять вы можете и в саду». Я зверела, но выслушивала это молча, терпеливо дожидаясь, когда на моей улице перевернется КамАЗ с конфетами. И такой день настал!