Гарри Тертлдав - Мечи легиона

Гагик Багратони хромал — его рана была похожа на ту, что получил Муниций. Два «принца» несли на носилках Месропа Анхогхина. К счастью, он был без сознания — липкое красное пятно расплывалось на повязках, которыми был обмотан его живот.

Багратони мрачно кивнул Скавру.

— Мы разбили их, — сказал он; это были единственные слова, сорвавшиеся с губ накхарара. Победа досталась слишком дорогой ценой, чтобы плясать от радости.

Проходя мимо Луция Ворена и Тита Пулиона, Марк улыбнулся — друзья пылко спорили о том, кто сегодня лучше дрался. Голова Ворена была обмотана повязкой — последствие скользнувшей по виску стрелы, но в остальном оба друга были целы и невредимы.

Легионеры возвращались в лагерь. Лаон Пакимер привел остаток своего отряда к римскому палисаду.

— Можно нам стать с вами? — спросил он Марка. Затем Пакимер перевел взгляд со своих солдат на римлян и грустно покачал головой: — Здесь достаточно места для всех нас.

— Увы, это правда, — отозвался Марк. — Конечно, идите к нам.

Он приказал, чтобы крепкий римский отряд проследил за пленниками, и, спотыкаясь, пробрался в палатку. Трибун начал снимать с себя доспехи, но так устал, что заснул, оставив на себе пояс с мечом и поножи.

Увидев Гая Филиппа с белым щитом парламентера на копье, Пикридий Гуделин иронически приподнял бровь:

— Сначала Скавр отнимает у меня мои обязанности, а теперь еще и ты?

Ветеран хмыкнул:

— Да забери их себе, коли хочешь. Вот уж кем я никогда не был, так это дипломатом. Была бы охота летать с оливковой веткой в клювике…

— Вини свое честное, открытое лицо, — усмехнулся Гуделин.

Физиономия бюрократа приняла изначальный холеный вид. Он подстриг волосы, подровнял бороду и сменил аршаумскую одежду на зеленый шелковый, украшенный серебряным позументом халат с короткими рукавами. Однако теперь Гуделин не без важности носил на поясе саблю и время от времени горделиво косился на рану от стрелы, попавшей в левую руку.

Гуделин был чиновником до мозга костей, что правда, то правда, но весь вчерашний день он провел в гуще сражения и бился наравне со всеми.

— Давайте закончим это дело, — сказал Марк, подняв парламентерский щит. Голова его еще гудела от многочисленных наставлений Туризина. Настойчивее всего Император требовал добиться договоренности о перемирии -и как можно скорее.

Несколько халогаев и видессиан отсалютовали трибуну, когда он выходил из имперского лагеря. Они знали, что он сделал для всех. Однако Провк Марзофл по-прежнему оставался самим собой и потому повернулся к нему спиной.

Марк вздохнул:

— Я знаю, плохо желать гибели тому, кто сражается на твоей стороне, но…

— Почему? — спросил Гай Филипп. — Этот хлыщ — враг похуже целого клана йездов.

Стервятники и воронье, хлопая крыльями, поднимались в воздух, недовольно каркая, пока римляне шли по полю битвы. Волки, дикие собаки и лисицы разбегались с их пути. Мухи роились над грудами трупов. Многие тела уже стали раздуваться под палящим солнцем.

Часовые-макуранцы, явно ожидавшие Скавра и Гая Филиппа, проводили их к Вулгхашу. По пути к шатру кагана они провели римлян по всему лагерю, разбитому еще в большем беспорядке, чем тот, который они покинули незадолго до этого.

Трибун резко задержал дыхание, когда они приблизились наконец к шатру кагана. Перед ним стоял длинный ряд копий с насаженными на них головами. Их насчитывалось около шестидесяти. На некоторых еще оставались позолоченные или серебряные шлемы высших офицеров.

— Что-то не вижу среди них Табари, — сказал Марк.

— А-а, ты тоже искал его? Что ж, будем надеяться, что у него хватило ума и везения оставаться в Машизе.

Одна голова, казалось, пыталась все еще что-то сказать. Скавр со страхом подумал, что, возможно, мысли человека бродили в голове еще две-три секунды после того, как шею перерубил топор палача.

Гай Филипп, однако, думал совершенно об ином:

— Интересно бы узнать, почему нам не показали пленных. Кажется, теперь я знаю почему. Укоротив на голову наиболее опасных солдат и офицеров, Вулгхаш загнал всех прочих в свою армию, чтобы пополнить ее ряды.

Марк с силой ударил себя кулаком по бедру, раздраженный, что сам не смог прийти к такому очевидному выводу. Это полностью совпадало со всем тем, что он знал о Вулгхаше и его жестоком, прямолинейном характере. Следуя той же цепочке логических умозаключений, трибун сказал:

— Тогда он, вероятно, попытается также взять под свою власть разбитые отряды йездов.