Мэри Стюарт - Полые холмы

Но в очаге полыхали поленья, пахло добрым элем и свежим хлебом из печи снаружи, а в сарае имелась свежая подстилка и корм для кобылы. Я позаботился о том, чтобы ее поставили в теплое место, вычистили и задали ей корму, а уж потом пошел в таверну выговорить себе ночлег и ужин.

Жизнь в порту об эту пору года замирает. В городе почти не было проезжих, и завсегдатаи не задерживались в таверне, а с наступлением темноты спешили скорее домой, в теплую постель. Поэтому мое появление осталось мало кем замеченным, никто меня не расспрашивал, разошлись рано, я мирно отправился спать и проспал крепким сном до утра.

Следующий день был солнечный – один из тех ослепительных, лучистых дней, которые иногда швыряет на землю декабрь, точно блестящее золото в пригоршне свинцовых монет зимней чеканки. Я позавтракал рано, зашел проведать мою лошадку, оставил ее спокойно отдыхать и вышел из таверны.

Повернув к востоку, прочь от города и порта, я пошел по берегу реки туда, где на возвышенности, в полумиле от города, стояли развалины бывшей римской крепости Сегонтиум. Чуть ниже по склону виднелась Башня Максена. В ней расположил своих солдат верховный король Вортигерн, когда мой отец, король Южного Уэльса, прибыл туда со свитой из Маридунума для переговоров. И я, двенадцатилетний отрок, был тогда с ними и в этой поездке впервые удостоверился, что грезы кристального грота сбываются. Здесь, в этом диком и тихом уголке земли, я впервые ощутил силу, осознал себя ясновидцем.

Тогда мы тоже ехали зимой. И сейчас, проходя заглохшей дорогой к бывшим воротам, от которых остались только две разрушенные башни, я старался оживить в памяти пестроту плащей и флагов и блеск оружия там, где теперь, исполосованный синими утренними тенями, лежал один нетронутый иней. Строения стояли пустые, заброшенные. Там и сям на голой каменной кладке сохранились языки копоти – красноречивые свидетельства былых пожаров. В других местах видно было, где люди вывозили камень для своих построек, выламывали даже булыжники из мостовой. В оконных проемах рос чертополох, на стенах между камней укоренились молодые деревца. Зияла колодезная яма, заваленная щебнем. Цистерны переполняла дождевая вода и вытекала струйкой по желобкам, которые образовались в тех местах, где некогда воины точили о каменный край свои мечи. Да, смотреть было не на что. Ничего здесь не было, даже призраков. Зимнее солнце освещало мертвые развалины. Кругом царила тишина.

Помню, что, бродя среди остовов зданий, я думал не о прошлом и даже не о цели моих теперешних поисков, но, как подобало строителю, о будущем. Я прикидывал на глазок, как учил меня некогда Треморинус, что тут надо будет сделать: это снести, то подправить, башни отремонтировать, северо-восточной частью крепости пожертвовать, чтобы зато надежнее укрепить западную и южную... Да, если Артуру когда-нибудь понадобится Сегонтиум...

Я поднялся на самое высокое место посредине крепости, где когда-то стоял дом начальника гарнизона, дом Максима. Здесь также все было в запустении. Тяжелая дверь еще висела на ржавых петлях, но потолочное перекрытие разошлось, потолок угрожающе провис. Я осторожно переступил через порог. В главный покой сквозь прорехи в крыше сочился дневной свет, у стен лежали груды мусора, когда-то яркие фрески облупились и побурели от сырости. В сумраке я разглядел старый стол – он был так тяжел, что вынести его оказалось слишком трудно, а рубить на топливо не стоило. Позади стола свисали лохмотья кожи, некогда украшавшие стену. Здесь восседал полководец и замышлял покорить Рим, как прежде Рим покорил Британию. Он потерпел поражение и пал, но своим поражением посеял семена мечты, которые потом собрал другой король. «Наша страна будет единым государством, самостоятельным королевством, – говаривал мой отец, – а не просто римской провинцией. Рим гибнет, мы же еще пока способны выстоять». Вслед за этим память принесла мне другой голос, голос пророка, который по временам вещал моими устами: «И королевства станут одним Королевством, и боги – единым Богом».

Будет срок прислушаться к этим призрачным голосам, когда здесь снова станет восседать полководец. Я вышел обратно на свет зимнего погожего утра. Где среди этого запустения найду я то, что ищу?

Из крепости открывался вид на море и порт, вокруг которого теснились маленькие домишки, а против порта в море виднелся остров друидов, который зовется Мона, или, иначе, Вон, так что местные жители называют свой город: Каэр-и-н' ар-Вон. А позади меня возвышался Снежный Холм, И-Видфа; там, если бы в человеческих силах было туда взобраться и существовать среди снегов, человек может въяве встретить на тропках живых богов. На его белоснежном отдаленном фоне чернела близкая и разрушенная башня Максена. И вдруг мне представилось все в ином свете, как бы заново. Башня моих видений; башня с картин на стене у Адьяна... Я покинул дом начальника гарнизона и быстро зашагал к башне.