Поставив воду в непосредственной близости от кошмарика, я демонстративно удалилась. Улеглась у дуба и принялась максимально незаметно развязывать тесёмки лежащей на земле торбочки. Для начала я осторожно подтянула её к себе и уложила так, чтобы прикрыть от Алехандро.
Впрочем, тот, очередной раз радостно-изумлённо булькнув, долил воды в месиво над огнём и вернулся к плетению шарика-звёздочки, уделяя этому процессу максимум внимания. Плести, кстати, осталось совсем не много. Один лучик всего. Придётся поторопиться с добыванием еды, пока горбун сосредоточенно пыхтит и по сторонам не смотрит.
Со всей этой беготнёй опять жутко проголодалась и теперь старательно соображала, как обеспечить себя любимую пропитанием хотя бы на ближайшие дни. Не буду же я каждый раз тырить сумку с едой, развязывать незаметно и втихаря чавкать по кустам? Что-то не верится, что при других обстоятельствах это удастся…
Выковыряв мясо и каравай хлеба, я незаметно вернула торбу на место. И что теперь? Нужно быстро придумать что-то, а то Алехандро уже практически закончил изгаляться над травой. Вон, счастливый какой сидит. Того и гляди лопнет от радости. Лишь бы не забрызгал…
Покумекав, я наконец нашла решение. Не совсем блестящее, но гораздо более приемлемое, чем голод. Откусив смачный ломоть хлеба и оторвав основательный кусь от окорока, я прикрыла их травой, а оставшуюся еду засунула в самый большой котелок из запасов Алехандро и сныкала в кустах, прикрыв сверху хворостом.
Откушенное и оторванное закомуфлировала мешком с зерном и сделала вид, что жую то, что мне недавно так оригинально выдали к обеду. На самом деле кушала я, конечно, совсем другое, но… Не добивать же кошмарика ещё и оригинальностью гастрономических пристрастий покупки?
А Алехандро тем временем встал, и по его торжествующему взгляду я поняла, что ерундовину свою заковыристую он всё-таки сплёл. Отстранённо наблюдая за тем, как он со смаком потянулся, вызвав у меня этим зрелищем очередной приступ тошноты, я думала какого чёрта здесь делаю. Причем и локальном и глобальном смыслах.
С одной стороны у перемещения меня в этот мир должна быть какая-то цель, хоть я и не знаю какая, а с другой абсолютно не понятно, почему я не смазала от вонючки, когда в кои-то веки появилась такая возможность. При всём желании ответы на оба вопроса ускользали от моего разума, измученного за последние сутки до предела.
За беготнёй и переживаниями день как-то незаметно подошёл к концу и алый диск солнца уже окрасил облака над головой в красно-оранжевые цвета. Между стволов деревьев, окружающих поляну шевельнулся сумрак, а костёр из обычного огня превратился в тёплого зверя, рядом с которым так хорошо и уютно посидеть под усыпанным звёздами небом.
Жаль только, что благодаря Алехандро нельзя в полной мере насладиться трепетно любимой мною деталью надвигающейся ночи. А именно ароматами, которые она всегда приносит с собой. Даже в городе, заполненном машинами, заводами и прочими ‘прелестями’ урбанизации, ночь наполнена самыми разными, но такими упоительными запахами.
Сколько себя помню это — моя слабость. Даже днём ощущаю их достаточно сильно, а уж ночью или ранним утром… Конечно, я сейчас не про отечественные лифты, подъезды и смог. Но утро всегда пахнет пронзительно остро и тонко. День и вечер едва уловимо. Ночь…
При моём образе жизни редко удавалось покинуть дом и неусыпный надзор любящих родителей после того как город накрывала мягкая ладонь темноты, но ни одной представившейся так или иначе возможности я не упускала.
Ночь раскрывала запахи, словно рассеиваемые светом дня. Осень пахла печалью и нежностью.
Зима горечью и, как это ни странно, надеждой. Весна… Запахи весны будоражат душу предвкушением чего-то неведомого и недостижимого. Лето заставляет мучительно сожалеть о скоротечности времени сладкими, томными нотками невнятных желаний… А тут воняет вонючкой! Тьфу.
Усталая рассеянность постепенно сменилась раздражением и досадой, что по вине Алехандро я лишена и этого удовольствия. Нет, ну серьёзно. Обидно же! И так-то не весело оказаться в теле лошади, да ещё и при таком хозяине, а тут ещё и это. Поймав себя на том, что всё явственнее и отчётливее хочу зарычать, я проглотила ярость и сосредоточилась на действиях уродца.
А он бубнил что-то непереводимое, глядя в книгу и держа над исходящим паром котелком многострадальную плетёнку. От костра то и дело отрывались и улетали куда-то вверх крохотные разноцветные язычки пламени, растворяясь в воздухе.
Читать дальше