Мария Семенова - Тайный воин

– Не ешь масляно, ослепнешь.

Сквара досадливо опустил ложку. Что за радость иным людям гордовать, обижая других? Особенно от кого ответа не ждут?

Довольная чернавка заторопилась дальше, но злой язык не довёл до добра. У самой всходни девушка споткнулась на ровном месте, вскрикнула… не удержала блинов. Упало – пропало! Шустрая ребятня, обжигаясь, мигом всё похватала.

– Здорово ты её, – похвалил Светел.

Сквара моргнул.

– Не, – сказал он. – Я так не умею. – Подумал, рассудил: – Пошли, братище, не то опять кому под руку попадём.

Была уже непроглядная ночь, когда веселье наверху помалу затихло. Вернулся отец.

Сыновья не спали, шушукались, пощипывали сытого и выгулянного Зыку.

Жог обнял мальчишек, притиснул к себе и не стал ничего говорить.

От его рубашки пахло всем тем, что таскали на блюдах чернавки, дыхание отдавало пивом.

Потом он сунул руку за пазуху и вынул калач, припасённый с застолья. Остывший, чуть-чуть помятый… но всё равно настоящий. Сразу пошёл дух, лучше которого не бывает на свете.

– Домой бы свезти… – вздохнул Сквара.

Калачи, если сразу из горнила да на мороз, ещё не такое путешествие выдержат. Но это коли угостят. А не угостят – не просить стать.

Жог разделил лакомство натрое. Животок с губой – сыновьям, ручку – Зыке. Посмотрел на жующих Опёнков и приговорил, как о решённом:

– Своих напечём, получше.

На другое утро ещё на брезгу проводили мужчин, снарядившихся к Подстёгам на их стылый погост. Едва они скрылись, как рассвет обратился вспять. С северо-востока, цепляя лесные вершины, выползла непроглядная туча. Она двигалась очень медленно, обещая навсегда накрыть Житую Росточь.

Во дворе стали шептаться. Многим уже казалось – это внуки Небес вняли Оборохиному молению, пытались отогнать котляров. Ну… Совсем их, конечно, не остановишь, но хоть задержать…

Другие не верили шёпотам, потому что летом часто бывают такие ненастья. И даже вьюги хуже зимних.

Скоро над зеленцом пошёл дождь. Утоптанный двор сразу размок. Вместе с каплями сквозь купол тумана проваливались сырые липкие хлопья.

В самый разгар непогоды у тына снова поднялась суета. На торной дороге, что тянулась в южную сторону, появились большие крытые сани, запряжённые косматыми оботурами.

У Воробыша аж щёки позеленели. Не иначе котляры? Уже?!

Но это оказались не котляры.

Оболок саней, остановившихся на последнем снегу, был поваплен многими красками. Радость и удивление глазу среди серого да чёрного под вечно пепельным небосводом. На передке кутались в шубы два седых человека. Один – лысеющий середович, второй – белым-белый дединька. Из-за стёганой полсти выглядывала рыжая кудрявая девочка.

– Мы люди почестные, скоморохи проезжие, – громко объявил середович. – Будем петь, гудить, народ веселить.

– Что, сильно играть собрались? – подбоченилась Обороха, вышедшая встречать незваных гостей. – Знаем мы вас, объедов, по чужим застольям шатунов!.. – Подумала, добавила с торжеством: – А и веселье наше вчера было, опоздал ты, потешник!

Она поправляла бисерный пояс, чтобы никто не сомневался в её праве решать. Вымокшие чернавки держали над хозяйкой большую рогожу, сшитую углом. Здесь, за пределами зеленца, покрышка быстро тяжелела от снега.

На мордах оботуров таял иней, принесённый с мороза. Из ноздрей вырывались облачка пара.

Скомороший вожак, которого, надо думать, в иных местах ещё не так привечали, ответил с достоинством:

– Играть-то будем, на радость людям, а силком смотреть не заставим, никому хлопот не добавим. Кто добром отблагодарит, тому и спасибо.

– Ладно, заезжай, всё равно тебя и пестом в ступе не утолчёшь, – смилостивилась хозяйка. Но тут же строго предупредила: – Смотри мне, вздумаешь баловать, живо путь покажу.

– Мы люди почестные, – повторил скоморох. – Не ощеулы какие.

Косматые быки влегли в упряжь и, упираясь раздвоенными копытами, потащили сани сквозь туман, на голую землю.

Здесь скоморошню взяли в кольцо ребятишки и молодятник, даже взрослые, кто не ушёл в зимовье.

– Прозываюсь Кербóгой, устал немного, – сказался середович. – Это моя дочка Арéла, всюду поспела, а дедушка у нас Гуди́м, уж вы поласковей с ним.

Словно желая пояснить своё прозвище, старик вытащил длинную пилу. В его ловких руках она согнулась, задрожала, запела. К тому времени, когда оботуры остановились у тына, мелюзга уже тянула вместе с пилой всем известную песенку, девочка метала из ладони в ладонь сразу пять раскрашенных колобашек, а Кербога рассказывал мужикам новости, подхваченные в украинных городах Андархайны.