Когда смерть разлучит нас… (СИ)

— Представься. — Раздался тихий голос из-под капюшона. Голос человека продрогшего на ветру и, вдобавок, обиженного на весь свет.

Она не торопилась поднимать на него свой взгляд. Что ж, счет два-ноль в пользу плебея: она не просто дурой не была, ее можно было назвать даже весьма… предусмотрительной.

— Мое имя Эохайд Брес, но ты должна это знать, ведь именно ты пригласила меня сюда. — Ответил он елейно, замечая как фигура вздрогнула. Словно борясь с желанием взглянуть. — Вероятно, ты знаешь, что платой за любую твою просьбу будет твоя свобода, которую я заберу сразу же после того, как мойры перережут…

— Монету. — Фигура вытянула руку в требовательном жесте.

Брес замолчал, сраженный наглостью и льдом женского тона. До этого самого момента ему казалось, что женщины вообще не умеют так разговаривать. Тем более с ним.

— Монету? — Повторил он размеренно. — За одну единственную монету ты готова продать свою свободу? Проси больше, хотя бы две.

Он усмехнулся собственной шутке, но женская ладонь дернулась в жесте нетерпения.

— Мне нужна твоя монета. Та, с которой ты никогда не расстаешься. Это мое требование. Давай ее сюда.

Брес подозрительно прищурился. Какого дьявола она знает о его монете?

При иных обстоятельствах он ответил бы отрицательно. Необходимость расставания с серебряной вещицей, пусть даже та не представляла особой ценности, причиняла беспокойство. Незнакомое доселе чувство пульсацией отдавалась в пальцах, которые сжимали ту самую монету. Попрошайка потребовала ее не случайно, конечно нет. Это ловушка. Но знание этого не избавляет его от участи оставшегося в дураках.

— Зачем тебе моя монета? — Попытался отмежеваться Брес, делая свой голос неприкрыто соблазняющим. В пекло его гордость, он предложит ей что угодно, но не отдаст этот долбаный серебряник. — Я могу дать тебе сотню, тысячу и не серебряных, а золотых. И почему ты отказываешься смотреть на меня? Взгляни, возможно, тебе не нужны будут деньги…

Не взглянула, очевидно, изначально дав себе установку, смотреть лишь под ноги, памятуя обо всех несчастных, которых сгубило любопытство.

— Я знаю, что мне нужно. Ты отказываешься заключать сделку? — Отрывисто и даже несколько раздраженно спросила женщина.

Отказывается ли он? Да если бы это было возможно, его бы уже здесь не было. Но как только Брес переступил границу миров, он уже на все согласился.

— Моя монета в обмен на твою душу. — Проговорил Эохайд, едва удерживая себя от рычания. В этот самый момент он понял, что эта деньга была необъяснимо дороже ему сотни людских душ.

Серебряный кругляш за долю секунды преодолел расстояние между их ладонями. Женщина поймала идола с удивительной ловкостью для того, кто за все время беседы даже не взглянул на своего собеседника.

А вдруг случится чудо, и мойры оборвут ее нить уже через секунду? Но нет, с каких пор он стал рассчитывать на чудеса?

Настороженно прищурившись, мужчина следил за тем, как человек подносит самую дорогую для него вещь к своим губам, омывая серебро долгим, горчим выдохом. А когда женщина начала шептать что-то хорошо заученное и страшно убедительное, все в груди волнительно сжалось. Брес смотрел на ее манипуляции как немощный ребенок, у которого взрослый отбирает любимую игрушку. И ненавидел ее за то, что она заставляет его чувствовать себя настолько жалким.

И сколько ему придется ждать момента воссоединения? Казалось, эта монета ничего для него не значит, но теперь, стоило ей исчезнуть из его рук, как Бресу кажется, что у него забрали небывалое по силе оружие. И он хотел вернуть его себе как можно скорее. Так когда? Год? Десять лет? Двадцать? Судя по голосу, женщина еще молода, а значит до момента ее смерти могут пройти и все пятьдесят.

Вот он, тот самый момент, когда Брес понял, что время — важная часть и его жизни тоже.

Нищенка же, не отвлекаясь на его терзания, достала длинную прядь обрезанных волос, обвязав ими монету. Брес напрягся сильнее, когда ее рука пренебрежительно кинула серебро в чашу, где на донышке чернела уже почти свернувшаяся кровь.

— Мое. — Произнесла она отчетливо, указывая на чашу, в которой блестела монета. — Мое. — Она указала не себя, намекая на душу. После чего гордо распрямила плечи и указала на Бреса. — Мое.

Постепенно нарастающий мужской смех, превращающийся в гомерический хохот, отрезвил Айрис. Нагнувшись, она подняла чашу и достала из нее монету. Первую она неглубоко закопала, вторую спрятала в складках одежды. И все это под неудержимое веселье ее нового фамильяра (умереть, не встать — это действительно работает).