Аксюта - Рождённая летать

Прошёл не один день, прежде чем она собралась хотя бы заговорить о продолжении путешествия.

В небольшой пещерке, одной из нескольких вырытых во чреве глинистого холма, который на добрых пять метров возвышался над окружающим болотом, робко потрескивало пламя в очаге под небольшим котелком, варева в котором едва хватало на двоих. Болото — сухой хворост здесь приходилось экономить, используя его только для приготовления пищи. Шерил колдовала над собранными поутру травами. Хрупкие былинки, проходя через её руки, теряли остатки влаги, сохранившиеся в стеблях, а надтреснутый голос старой травницы плавно вплетался в её напев: «Виррао-оорон». Тихо, почти неслышно, одними губами, но не менее действенно, чем тогда, когда они с мамой на кухне готовили домашние цукаты.

— Это сонничка. Три щепоти сей травы на стакан кипятка — и человек будет спать всю ночь. Мы, ойры, не заснём, но ещё пару часов будем чувствовать себя слегка навеселе, а айи могут пить его литрами — жажду утолит хорошо, а больше никакого эффекта от него можно не дожидаться.

— А зачем тебе столько всего? — Шерил замолчала, уложила в короб очередную былинку и широким жестом обвела внутренность пещеры, заставленную и завешанную разнообразными ёмкостями с травами и снадобьями.

— Глупый ребёнок, — сердито прошипела старая кошка. — Думаешь, многие из моего народа смогут так долго жить в тени? А травы, которые здесь растут, нужны всем: шаманам на зелья, прочим — на лекарства. Без них нам не выстоять, никак не выстоять. Вот уйдёт Большая Вода, — она вновь принялась привычно бормотать, сменив только тему, — придут сюда ко мне молодые, будут ходить, шуметь, силы пробовать. Хорошо. А потом уйдут и буду я до следующего сезона одна. Тоже хорошо. Тоже правильно.

— А молодые — это ученики? — подбросила вопрос Шерил.

— Ученики. Шаманы! Молодые, глупые, сильные. Ещё не потратившие себя по пустякам.

— А что такое тень? — ведь ей же не почудилось, и старая знахарка произнесла это слово по-особенному. А то выслушивать, что же именно думает Ойсеррин о подрастающем поколении, было ей не особенно интересно, брюзжащих стариков ей и дома хватало. Однако ответа она не дождалась. Послушав немного тишину, Шерил подняла от трав голову и уставилась в пульсирующие, то разгорающиеся во мраке, то чуть притухающие круглые жёлтые глаза.

— Все знают про тень.

— Я — не знаю, — возразила Шерил.

— Знать не обязательно, — настойчиво возразила Ойсеррин. — Можно чувствовать.

— Что именно?

— Тяжесть, гнёт, давит, мутит. Многим, с непривычки, дышать тяжело. Многие, злиться начинают, или нервничать, или грустить.

Шерил удивлённо развела руками, мол, ни чувствую ничего подобного и вообще не понимаю о чём речь. Попробовала расспрашивать, но не особенно поняла объяснения, хотя Ойсеррин и не отказывалась отвечать — так всегда было, когда разговор заходил о чём-то более сложном, чем решение простейших хозяйственных вопросов.

— А там, куда ты меня хотела направить, там есть эта тень? — попробовала она зайти с другой стороны.

— Там есть свет, — ответила Ойсеррин маловразумительно, причём слово «свет» произнесла почти тем же тоном, что и «тень». Как будто говорила о чём-то малоприятном.

— А чем он-то плох?

— Дарит радость и счастье, — тщательно подбирая слова попробовала объяснить старая травница. — Глупые радость и счастье, — тут же уточнила она. — Разума лишает и покорность внушает некоторым.

— А вы, ойры, к кому относитесь, к тени или к свету?

— Те лезут, эти напирают, а мы сами по себе. Молодые придут — учить буду. Как сознание чистить, как самим выстоять, как другим помочь. Тогда и тебе провожатый сыщется.

Этот разговор ещё не заставил Шерил отправиться в путь, но пробудил любопытство. Что такое эти тень и свет? И почему она их не чувствует? Это какая-то местная аномалия, что-то вроде поля, воздействующего на эмоции? Особенность местных школ магии? Просто фигура речи, а она всё не так поняла? Нет ответа. Ойсеррин особо не расспросишь, та хоть и говорила довольно много, но тему для многочасового ворчания выбирала сама и сбить её с неё было довольно сложно.

А ещё через некоторое время воды бескрайнего болота пошли на убыль. Первые признаки она, по неопытности, прозевала, но когда вода от подножия холма, служившего им пристанищем, отхлынула на добрых пол метра, а к зарослям болотного ореха стало возможным пройти практически посуху, наступление нового сезона стало очевидным даже для неё. В отрезанных от большой воды бочагах билась крупная рыба, которую ловить можно было практически руками, под кочками сизолистника обнаруживались длинные прочные капсулы с икрой лавинника, а высушенного на солнце хвороста было столько, что им хватало не только на повседневные нужды, но и была возможность насобирать вязанку-другую про запас.