Аксюта - Рождённая летать

— А, вот ты о чём, — он закончил линию лихим завитком и вновь потянулся к флакону со снадобьем, — У них в днище обзорных окон нет, они не смотрят. Они рассылают импульсы страха и ловят отклик и вот именно от этого нужно прикрываться.

— Не логично. Зачем делать так сложно, если можно просто. Зачем ловить какие-то там отклики, если можно просто посмотреть.

— Откуда мне знать? Только если мы не защищаемся своей магией, нас ловят, а если — да, то нет.

Шерил нахмурилась, пытаясь переварить это заявление. Пошарив в сумке, она захрустела сочной мякотью прихваченного вчера по дороге водоплода.

— А вот ещё интересно: ты мне сейчас в двух словах объяснил, что происходит и чего нужно опасаться, а когда это делала Ойсеррин, я ничего понять не могла.

— Потому, что я рассказал о внешней стороне дела, — он на мгновение прервал роспись и кинул на неё любопытный взгляд, — а она вникает и передаёт суть.

— Понятно, — ещё один хрустящий кусочек отправился внутрь. — Тогда может быть, так же по простому расскажешь, что за свет и тьма такие?

— Магия, влияющая на чувства. Про Ияннорир, то есть Светлую империю, известно, что носителями этой магии является особая каста магов, Сиятельных, а откуда та же сила взялась в Гегейргон никто не знает. Никто из нас. Светлые-то уже наверное давно выяснили.

И раз уж у провожатого было такое разговорчивое настроение (а то он до сих пор, чуть не двое суток, молчал бука букой) Шерил принялась расспрашивать его о правилах жизни в обеих империях, и о том, как существуют ойрские Роды. Узнала много интересного, а потом пришла очередь и ей браться за кисточки.

Детская песенка-бормоталка помогала ей сосредоточиться на нанесении нательной росписи. Получалось вроде бы красиво, хотя ей до жути непривычно было не видеть результаты своего творчества — соки горьких трав, не раз упоминавшиеся Ойсеррин, были почти прозрачными и видимых следов на шерсти не оставляли. В песенке было много куплетов, таких же не слишком «умных» и не особенно отличающихся друг от друга по смыслу, зато способствующие твёрдости руки и чёткости линий. Эх, будь она художником, а не менестрелем, эти знаки получили бы ещё и дополнительную силу. Вспомнить хотя бы Эзру Вайо — художника со специализацией по нательной росписи, с которой они пять лет подряд отучились в одном классе. Она создавала такие орнаменты, что даже такая бездарь как Шерил могла заклинать практически наравне с Алишером. Правда, побаловавшись этим пару неделек, она отказалась от использования заёмной силы, несерьёзно это, да и неправильно. Всё равно, что всю жизнь костылями пользоваться вместо того, чтобы ходить на собственных ногах.

— Что за язык? — Тларгу надоело молчать.

— Мой родной, — охотно отозвалась Шерил.

— И в далёких местах на таком говорят? — спросил он с доброжелательным любопытством.

— В далёких, в слишком далёких.

Вот только что, кажется, она была расслаблена и даже спокойна, но этих последних слов оказалось достаточно, чтобы пробить её сдержанность: в груди у Шерил что-то сжалось, горло перехватило, а из глаз хлынули слёзы. Словно рухнула сдерживающая их плотина. В сознании принялись тесниться образы родных и близких, оставленных на далёкой родине, с необычайной скоростью сменяющие один другого, а сердце полоснуло острой болью осознания собственного одиночества.

— Ну что ты? — на плечо опустилась тяжёлая лапа и мягко, почти нежно, сжала его. Она вскочила, вырвалась и, отбежав в сторону на десяток метров, уселась спиной к своему спутнику и ко всему миру. Ей нужно было выплакаться, дав себе волю отреветься, раз уж держать заслон спокойствия нет больше никаких сил, чтобы потом можно было вернуться к дню сегодняшнему и как-то планировать свою дальнейшую жизнь.

Тларг не мешал. Стоял, распушив шерсть на утреннем солнышке, высушивал почти законченные узоры, которые на этот раз вышли на диво удачными. Чутко поводя ушами прислушивался к сдавленным всхлипам Шерил. Полчаса, которые понадобились девушке, чтобы выплакаться и успокоиться, тянулись для него как добрых полдня.

— Я — всё, — голос Шерил был хриплым, нос распухшим, а глаза красными, однако слёзы из них больше не катились. — Давай, дорисую.

Он молча повернулся к ней спиной и вручил кисточку и флакон, остро пахнущий спиртом и вытяжкой из трав. Больше Шерил никакие песенки под нос не мурлыкала, однако привычные к такой работе руки двигались быстро и уверенно, и вскоре работа была закончена.