Джен Александер - Пустошь

Никогда – до этой минуты.

Я стою под лампами дневного света и смотрю на какой-то белый металлический прибор. Больше всего он напоминает пустой гроб, который мы с Миа нашли на углу после прошлогоднего наводнения, только один конец закруглен, а в крышку вделано узкое стеклянное окошко. Похожие на щупальца прозрачные трубки отходят от его дна и тянутся к другим приборам с множеством кнопок и разноцветных лампочек.

А по другую сторону окошка, внутри металлического гроба, лежит тело.

Я спокойно наблюдаю, как механическая рука скользит взад-вперед по окровавленному лицу девушки, словно карандаш, чертящий линии на чистом листе бумаги. Девушка в гробу лежит совершенно неподвижно. Я могла бы поклясться, что она мертва, если бы ее грудь слегка не колыхалась.

У меня за спиной раздается звуковой сигнал, и движения механической руки ускоряются. Металлический гроб теперь издает негромкое гудение. Наклонившись к стеклу, я вижу, что раны девушки исчезают – кожа постепенно срастается.

У нее маленький лоб. У самой линии волос – шрам в виде галочки.

Прямой, покрытый веснушками нос.

И мои губы…

Я смотрю сама на себя.

Мне хочется отшатнуться и броситься бежать, но вместо этого я барабаню пальцами по стеклу и нетерпеливо втягиваю носом воздух.

– Сколько можно ждать?

Я говорю мягким, почти детским голосом.

Это не мой голос, но я сразу его узнаю: я слышала его и раньше. Мне снова снится, будто я та, другая девушка.

– Она сильно искалечена, – произносит женский голос. – Вам лучше поехать домой и подождать там.

Я перевожу взгляд с изуродованного тела на говорящую женщину, которая сидит за столом и близоруко щурится на голубой стеклянный квадрат. Она несколько раз ударяет по нему пальцем, и прибор у меня за спиной издает скрежещущий звук. Над столом поднимается полупрозрачное зеленое изображение головы, покрытое сетью пересекающихся линий. По форме лица и носа я узнаю в нем собственную голову. Женщина снова дотрагивается до стекла, и проекция превращается в парящую модель мозга.

– Внешний вид регенератор исправит быстро. Однако потребуется время, чтобы проверить мозг на наличие повреждений.

Я обхожу регенератор кругом. Тишину нарушает только писк прибора каждые пятнадцать секунд да цоканье каблуков по плитке пола. Туфли на каблуках… Даже если я раздобыла бы такие наяву, то никогда не стала бы носить. В моем мире нет места непрактичной обуви.

– Подробности излишни. Когда я получу ее обратно?

Женщина поднимает глаза и смотрит на меня, стоящую над собственным телом. Отвечая, она теребит нижнюю пуговицу белого халата.

– При всем уважении, мисс Оливия, есть и другие персонажи, гораздо более совершенные и техни…

Хотя это всего лишь сон, и я – вовсе не я, при звуке этого имени все у меня внутри холодеет. Я хочу проснуться. Хочу, чтобы сон кончился.

– Мне не нужен другой персонаж, – обрывает женщину тот же мягкий голос. – Мне нужна она.

– Ее жизненно важные органы…

– Вы, кажется, меня не поняли, Коста. Или же недостаточно компетентны, чтобы выполнить порученную вам работу. Я уже сказала, чего хочу: почините ее!

Коста вновь ударяет по голубому стеклу. На месте парящего мозга опять появляется моя голова, затем изображение опускается вниз и гаснет.

– На этот раз она чуть не погибла, – говорит Коста.

– Если она умрет, вы тоже умрете. Так что приведите ее в порядок.

«Проснись… Проснись же… Все это просто дурной сон…»

Коста тяжело вздыхает и берет со стола какой-то предмет. Когда я отступаю в сторону, чтобы дать ей пройти, то успеваю мельком его разглядеть: длинный и серебристый, похожий на карманный фонарик. Она подносит руку к мигающей лампочке на стенке регенератора. Раздается гудок, стеклянное окошко открывается. Коста отводит с моего лица несколько светлых прядей, и по моему телу проходит дрожь.

– Вы точно не хотите подождать, пока…

– Я хочу одного: чтобы через сорок восемь часов она была в рабочем состоянии, – отвечаю я голосом другой девушки. – Не вздумайте снова сбривать ей волосы: в прошлый раз она выглядела отвратительно. И чтобы без новых шрамов – у нее их и так достаточно.

«Проснись… пожалуйста, проснись…»

Когда Коста прижимает черный квадратный конец серебристого инструмента к моей голове, мне хочется отвернуться. Но мои мысли и действия во сне, а порой и наяву, никак не связаны друг с другом. Коста жмет на кнопку, и тело в гробу оживает. Оно кричит и извивается, отбиваясь от десятков механических рук, которых я раньше не замечала.