Бернар Вербер - Ящик Пандоры

Рене глубоко дышит.

История все больше становится политическим вопросом. В своей «Истории Франции» Жюль Мишле установил официальный канон для всех французов последующих поколений. Это он отобрал «звезд», имевших право на увековечивание: Верцингеторикс, Людовик XI, Жанна д’Арк, Генрих IV, Франциск I, Людовик XIV, Наполеон…

То же самое происходило в других странах, где утверждалась официальная правда об официальном прошлом, систематически легитимизировавшая действующую власть, как будто она была плодом непреложного дарвиновского закона эволюции.

Слабых стирают с карты. Остаются только сильные. Но в природе все не так. Она не устраняет, а добавляет. Интерпретацией занимается потом человек, преследующий собственные интересы.

Сам Дарвин хотел легитимизировать жестокие политические системы по принципу «если победили, значит, были правы».

От таких мыслей Рене впадает в глухую ярость и сжимает кулаки.

То, что это все мне настолько небезразлично, неслучайно. В глубине души я знаю, что мне предстоит моя личная война. Это долг памяти. Памяти о побежденных. Памяти о жертвах, униженных палачами и лишенных возможности свидетельствовать. Их версии фактов не уцелели.

Он делает себе крепкий кофе, чтобы продержаться как можно дольше, а потом обустраивает на ковре гостиной специальное место для «самогипноза».

Он делает кольцо из подушек, одну подушку кладет посередине. Расставляет свечи. 23:06.

На стенах гостиной ухмыляются маски. Если бы не «инцидент» со скинхедом, он бы не знал забот, а теперь эта смерть не дает ему покоя, несмотря на умиротворяющее влияние встречи с Гебом.

На мне убийство. Не плата ли это за открытый ящик Пандоры с моими прошлыми жизнями?

Он чувствует нервозность. Зажигает все свечи, гасит свет, чтобы не мешало электрическое освещение. Смотрит на свои часы: 23:22.

До сеанса считаные секунды. Наконец-то я узнаю.

Он садится в позу лотоса, с прямой спиной и расправленными плечами, как у Геба.

Раз у него такая поза, значит, она самая лучшая. Во всяком случае, это правильнее, чем разваливаться в кресле, как я делал раньше.

Он набирает в легкие воздух и долго выдувает его через нос.

23:23.

Он опускает занавес век, замедляет дыхание, старается замедлить сердцебиение, представляет себе лестницу.

Он медленно спускается по десяти ступенькам: первая, вторая, третья… После десятой он оказывается перед бронированной дверью бессознательного. Достает ключ, вставляет его в замочную скважину, поворачивает, открывает толстую дверь, попадает в коридор с красным ковром и пронумерованными дверями.

Он уверенно шагает к дальней двери под номером 1.

Поборов страх, он хватает ручку и распахивает дверь.

Ясный день, дует сильный – сильнее, чем в прошлый раз, – влажный ветер, гнутся кокосовые пальмы, на берег обрушиваются волны. Дельфинов не видно. Вдалеке сидит в точности в той же позе Геб. Подойдя, Рене видит разницу: в этот раз глаза у него открыты. Учитель истории садится с ним рядом.

– Здравствуй, Геб. Как завершилось вчерашнее землетрясение?

– Здравствуй, Рене. Спасибо, что спрашиваешь. Ничего, не беда. Так, небольшие толчки. Как я и думал, в некоторых домах треснули стены, ну да ничего.

Они внимательно смотрят друг на друга.

– Который у тебя сейчас час, Рене?

– Сейчас ночь.

– Тогда правильнее сказать тебе «добрый вечер».

– А у вас?

– Здесь рассвет.

Ветер крепчает, вдали волны с шумом обрушиваются на скалы.

– Кстати, мне бы хотелось узнать, в какой эпохе ты живешь, Геб.

– Я живу в 2020 году, а ты?

– Сказать по правде, я тоже, но, думаю, у нас разные календари.

– Я живу в 2020 году после Атума, первого человека.

– А я в 2020 году после рождения Иисуса Христа, считавшегося мессией.

– Значит, ты правильно сказал, у нас разные календари. Есть один способ разобраться, что у нас за эпохи: покажи мне свое небо. Я астроном, я могу определить, в каком ты году по расположению планет и звезд.

– Как же показать тебе «мое» небо?

– А ты открой глаза.

– Если я так сделаю, то разъединюсь с тобой.

– Знай, возможно все, если верить. Ты можешь открыть глаза и показать мне свой мир, не прекращая нашей духовной беседы.

– Наша связь прервется.

– Доверься мне. Попробуй, сам увидишь.

Рене медленно открывает глаза.

– Ты еще здесь?

– Конечно, я вижу то же самое, что и ты. Вот ты и убедился, что мы можем продолжать нормальную беседу. А теперь изволь подойти к своему окну и посмотреть на небо.