Ннеди Окорафор - Кто боится смерти

Наджиба медленно дошла до водоуловителя и надела на него мешок. Включила. С громким шипением он, как обычно, охладил воздух вокруг себя. Оньесонву проснулась и заплакала. Наджиба улыбнулась. Обмыв Оньесонву, она помылась сама. Затем попила и поела, не без труда покормив Оньесонву. Малышка не понимала, как брать грудь. Пора было идти. Родовая кровь привлечет диких зверей.

На несколько месяцев Наджиба сосредоточилась на дочери. Это заставило ее заботиться и о себе. Но было кое-что еще. «Она сияет как звезда. Она моя надежда», – думала Наджиба, глядя на свое дитя. Оньесонву была шумной и капризной, когда бодрствовала, но спала она так же истово, давая матери время для дел и отдыха. Это были мирные дни для матери и дочери. Однажды Оньесонву заболела лихорадкой и ни одно лекарство Наджибы не помогало. Надо было искать целителя. Девочке было четыре месяца. Они недавно прошли мимо города океке под названием Дилиза. Пришлось вернуться. Впервые за год с лишним Наджиба приблизилась к другим людям. Базар располагался на окраине города. Горячая Оньесонву капризничала за спиной матери.

– Не волнуйся, – сказала Наджиба, спускаясь по песчаной дюне.

Наджибе стоило много сил не подпрыгивать при каждом звуке или когда кто-то мимоходом касался ее руки. Она склоняла голову, когда с ней здоровались. Пирамиды томатов, бочонки фиников, горы подержанных водоуловителей, бутылки с маслом для жарки, ящики с гвоздями – элементы мира, к которому они с дочерью не принадлежали. У Наджибы оставались деньги, взятые из дома, они были в ходу и здесь. Она боялась спрашивать дорогу, так что на поиски целителя ушел целый час. Он был низкого роста, с гладкой кожей. В его небольшом шатре стояли коричневые, черные, желтые и красные склянки с жидкостями и порошками, связки каких-то стеблей и корзины с листьями. Воздух был сладким от горевших благовоний. Оньесонву слабо пискнула за спиной.

– Добрый день, – сказал целитель, кланяясь Наджибе.

– Мой… мой ребенок болен, – настороженно сказала она.

Он сдвинул брови.

– Громче, пожалуйста.

Она похлопала себя по горлу. Он кивнул, подходя ближе:

– Как вы потеряли?..

– Не меня. Ребенка.

Она распеленала Оньесонву и прижала к себе под взглядом лекаря. Он попятился, и Наджиба едва не заплакала. Он реагировал на ее дочь почти так же, как ее муж – на нее саму.

– Она?..

– Да.

– Вы кочуете?

– Да.

– Одни?

Наджиба сжала губы.

Он заглянул ей за спину и сказал:

– Скорей. Дай я осмотрю ее.

Осматривая Оньесонву, он спросил Наджибу, что она ест – ни она, ни младенец не выглядели истощенными. Он дал ей закупоренную бутылочку с розовым веществом.

– Давай ей по три капли каждые восемь часов. Она крепкая, но, если ты не будешь ей это давать, она умрет.

Наджиба вынула пробку и понюхала. Пахло сладким. Что бы это ни было, оно было смешано со свежим пальмовым соком. Лекарство стоило треть всех ее денег. Она дала Оньесонву три капли. Та всосала жидкость и снова заснула.

Остаток денег Наджиба потратила на покупку припасов. В деревне говорили на другом диалекте, но все же она могла объясняться и на сайпо, и на океке. Она лихорадочно закупалась, а вокруг стали собираться зрители. Ей хватило решимости не убежать обратно в пустыню сразу после покупки лекарства. Дочке нужны были бутылочки и одежки. Наджибе – компас, карта и новый нож для мяса. Купив мешочек фиников, она развернулась и обнаружила, что стоит перед стеной из людей. В основном мужчин – там были и старые, и молодые. Большинство – возраста ее мужа. Опять то же самое. Только на этот раз она была одна, а угрожавшие ей мужчины были океке.

– Что такое? – тихо спросила она.

Она чувствовала, как Оньесонву возится за спиной.

– Чей это ребенок, мамаша? – спросил юноша лет восемнадцати.

Дочка снова шевельнулась, и Наджибу внезапно охватила ярость.

– Я тебе не мамаша! – огрызнулась она, жалея, что ее голос не слышен.

– Это твой ребенок, женщина? – спросил старик таким голосом, словно он десятки лет не пил холодной воды.

– Да. Она моя ! Ничья больше.

– Ты не можешь говорить? – спросил мужчина, переглядываясь с тем, кто стоял рядом. – Она открывает рот, но ни звука не слышно. Ани забрала ее поганый язык.

– Этот ребенок – нуру! – сказал кто-то.

– Она моя, – прошептала Наджиба как можно громче.

Голосовые связки напряглись, она почувствовала вкус крови.

– Подстилка нуру! Тффийя! Иди к своему мужу!

– Рабыня!