Мэтью Кирби - Assassin’s Creed. Валгалла - Сага о Гейрмунне

В громадном зале усадебного дома было тепло и светло от множества масляных ламп. В дальнем конце очага на вертеле жарились остатки поросенка. Куски мяса стали коричневыми и шипели, капая жиром на огонь и наполняя зал восхитительным ароматом. Стоило Гейрмунну войти, как дружно залаяли псы. Мужчины и женщины поднялись со скамеек, приветствуя его. Они пожимали ему руки и хлопали по плечам. В зале собрались отцовская родня и его клятвенники, но было много и гостей: торговцев, ремесленников и посланцев из других земель и от других правителей. Все радовались благополучному возвращению Гейрмунна.

Не желая никого обидеть, он приветствовал всех, но невольно морщился, когда чужие пальцы касались раненой руки. Ему хотелось поскорее вырваться из людского кольца. Стейнольфур угадал его мысли.

– Пожалуй, довольно мять ему бока, – сказал Стейнольфур, выходя вперед, чтобы расчистить Гейрмунну путь. – Пропустите парня. Матери не терпится поцеловать его безбородую щеку.

Гейрмунн поблагодарил клятвенника кивком и поспешил дальше. Он шел мимо тяжелых закопченных столбов, что подпирали верхние балки и крышу, мимо тканых шпалер, привезенных отцом из земли франков. Гости рангом поменьше, считавшие себя не вправе приветствовать сына конунга у дверей, торопились сделать это сейчас, склоняя головы. Гейрмунн отвечал им кивками и шел дальше.

Его внимание привлекла одна гостья – женщина его возраста или чуть старше. Она была в доспехах. Воительница со шрамом, пересекавшим левую щеку и спускавшимся к шее, и золотистыми косами. В свете ламп они казались бронзовыми. Эту женщину Гейрмунн видел впервые, однако мужчина рядом с нею был ему знаком: Стюрбьёрн, ярл из Ставангера, что к югу отсюда. Вместе с ними стоял и Браги Боддасон – старый скальд из Гёталанда. Все трое приветствовали Гейрмунна кивками. В зеленых глазах женщины он прочел любопытство. Так бывало всякий раз, когда люди впервые видели сыновей Хьёра, прозванных Адскими Шкурами.

«Кто же она такая?» – подумал Гейрмунн, ответив на приветствия, но не остановившись. Он прошел мимо отцовского трона и удалился за резную перегородку, отделявшую большой зал от семейных покоев.

Брата он увидел в совещательной комнате, где отец в узком кругу принимал посланцев и заседал с советниками. Хамунн лежал на полу, на подстилке, прикрытый шкурами, снятыми с постели. Так удобнее было работать двум врачевательницам. Хамунн крепко спал. Его грудь вздымалась медленно и ровно, как приливная волна. На лбу блестел пот.

Отец с матерью стояли у ног Хамунна, спиной к Гейрмунну. Но мать обернулась, едва он вошел.

– Гейрмунн! – воскликнула она, крепко обняв его. – Благодарю богов за твое возвращение.

Гейрмунн тоже крепко обнял мать, потом спросил:

– Как он?

– Ирса сказала, что будет жить, – ответил отец. – Но жар пока не спадает. Врачевательница Тюра говорит, что он потерял много крови. Она посоветовала накормить его лепешкой из свиной крови. Мы закололи свинью. Теперь он спит.

– Как его рана? – спросил Гейрмунн. – Я сделал все, что мог, но…

– Мы перевязали рану, – сказала Тюра. Гейрмунн увидел из-под меха край повязки. – Дочь мне помогала. Но ты, Гейрмунн, молодец. Рана заживет, и рука Хамунна будет действовать, как прежде.

Слова врачевательницы вытащили из сердца Гейрмунна ядовитый шип страха.

– Спасибо, Тюра.

– А ты-то как? – спросила мать, осторожно коснувшись его руки. – Когда Хамунн очнулся, он сказал, что ты тоже ранен.

– Был ранен. Обо мне позаботился Стейнольфур.

– Стейнольфур? – удивилась Тюра. – Этот старый эгдир?

Решительным шагом она направилась к Гейрмунну. Казалось, врачевательница идет на войну.

– Позволь-ка мне взглянуть.

На самом деле Тюра и не спрашивала позволения, ибо повела Гейрмунна к длинному столу и усадила на отцовский стул во главе стола. Там она заголила ему руку и внимательно осмотрела следы врачевания Стейнольфура.

– Ромашка? – с похвалой в голосе спросила она. – Инга, подай мне чистую тряпку. Повязка вся грязная.

Повязка, наложенная Стейнольфуром, казалась Гейрмунну вполне чистой, но он не стал спорить с врачевательницей. Дочка Тюры поднесла к столу корзину с орудиями материнского ремесла.

– Вот так-то лучше, – сказала Тюра. – Сейчас я тебя заново перевяжу.

Она смазала рану липкой, жгучей мазью собственного изготовления и стала перевязывать.

– Рана у тебя совсем не пустяшная, – сказала мать, подойдя к сыну и положив руку ему на плечо.