Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании

– Арканян Дельфики, – сказал он.

– Хорошее имя, – кивнула Валентина. – Доктор, мой брат будет жить?

– Травмы серьезные. Сотрясение, внутреннее кровоизлияние. Нужно доставить его в клинику.

– Я могу его перенести, – сказал… не Ахиллес – Арканян.

Доктор скривился:

– Позволить избившему нести избитого? Но никого другого нет. Что за омерзительное время вы выбрали для своей… дуэли.

Пока они шли в клинику, некоторые из ранних пташек вопросительно смотрели на них, а одна женщина даже приблизилась, чтобы разузнать, в чем дело, но доктор от нее отмахнулся.

– Я хотел, чтобы он убил меня, – сказал Арканян.

– Знаю, – ответила Валентина.

– Сделал то же, что с другими. Я думал, он сделает это еще раз.

– Он заставил тебя думать, что будет сопротивляться.

– А потом то, что он сказал… Поперек всего…

– Но ты ему поверил. Сразу, тут же – ты понял, что это правда, – сказала она.

– Да.

– И это тебя взбесило.

Арканян издал звук – нечто среднее между поскуливанием и воем. Он его не планировал и не контролировал. Подобно волку, воющему на луну, он знал только, что этот звук таился внутри и должен был выйти наружу.

– Но ты не мог его убить, – сказала Валентина. – Ты не идиот, чтобы прятаться от новостей, убивая гонцов.

– Мы на месте, – сказал доктор. – И я поверить не могу, что ты утешаешь того, кто до полусмерти избил твоего брата.

– О, вы не знаете? Это же Эндер Ксеноцид. Он заслуживает всего самого худшего.

– Никто этого не заслуживает, – сказал доктор.

– Как я могу это исправить? – спросил Арканян.

И на сей раз он имел в виду не раны Эндера, а нечто другое.

– Никак. Все уже сделано, все в этой книжке – «Королеве улья». Если бы это сказал не ты, сказал бы кто-то другой. Как только человечество осознало, какой трагедией было уничтожение жукеров, нам пришлось искать кого-то, кого можно в этом обвинить, чтобы остальные ушли от ответственности. Это случилось бы и без тебя.

– Но это произошло со мной. Я должен сказать правду – признать, кем я был…

– Вовсе нет, – сказала Валентина. – Ты должен жить своей жизнью. Своей. А Эндер будет жить своей.

– А что насчет тебя? – спросил доктор, и это прозвучало цинично.

– О, я тоже буду жить жизнью Эндера. Она куда интереснее моей.

Кому ADelphiki%Ganges@ColLeague.Adm, PWiggin%ret@FPE.adm

От: EWiggin%Ganges@ColLeague.Adm/voy

Тема: Арканян Дельфики, познакомься с матерью. Петра, познакомься с сыном

Дорогая Петра, дорогой Арканян,

во многих отношениях слишком поздно, но в самых важных – как нельзя вовремя. Это последний твой ребенок, Петра. Арканян – это твоя настоящая мать. Я позволю ему рассказать тебе его историю, а ты сможешь поделиться с ним своею. Графф давным-давно провел анализ ДНК, сомнений нет. Он никогда тебе не говорил, поскольку никогда не смог бы свести вас вместе, – и, думаю, полагал, что тебя это только огорчит. Наверное, он прав, но я думаю, и ты имеешь право на свою печаль. Вот что сделала жизнь с вами двумя. Посмотрим, что вы привнесете в жизнь друг друга.

Петра, позволь мне сказать, что он хороший парень. Несмотря на безумное воспитание, в момент кризиса он проявил себя сыном Боба – и твоим. Ему никогда не узнать отца, кроме как через твои воспоминания. Но, Петра, в нем я увидел, кем стал Боб. Гигант с нежным сердцем.

Что же касается меня, друзья мои, я лечу дальше. Именно это я планировал, Арканян. У меня есть еще одна миссия. Ты ничем не нарушил моих планов – разве что в мелочах: мне не позволяют погрузиться в стазис, пока не заживут раны. В стазисе ничего не заживает.

С любовью,

В своем маленьком доме, с которого открывался вид на дикое побережье Ирландии, недалеко от Дунальта, немощный старик стоял на коленях в саду и выдергивал сорняки. О’Коннор подъехал к участку на экраноплане, с продуктами и почтой, и старик с трудом поднялся, чтобы его встретить.

– Заходи, – предложил он. – Чаю хочешь?

– Не могу задерживаться, – сказал О’Коннор.

– Ты никогда не можешь задерживаться.

– А, мистер Графф, – сказал О’Коннор, – ведь это правда. Я никогда не могу останавливаться, но не потому, что не хочу. Слишком многие ждут, как и вы.

– И нам нечего сказать друг другу, – улыбаясь, сказал Графф.

Нет, не улыбаясь – тихонько смеясь: его слабая грудь подрагивала.

– Иногда тебе нечего сказать, а иногда нет времени на чай.

– Я раньше был толстым, – сказал Графф. – Можешь в это поверить?

– А я был молодым, – откликнулся О’Коннор. – В это не верит никто.