what_alchemy: Стойкий оловянный Уотсон

В 221-Б полно сказочных книг. Это не только истории братьев Гримм или старого папаши Андерсона, но и индонезийские народные сказки и мифы американских индейцев, а еще — записи устных преданий из мест, о которых Джон раньше даже не слышал. Джон узнает, что Шерлок самостоятельно изучил несколько малоизвестных языков, чтобы прочесть это все, незатемненное переводом. Сам Джон после случившегося с ним и думать не может о том, чтобы открыть книгу сказок. Он уже знает, что в этом не отличается от большинства новых людей. Он также знает, что большинство новых людей стараются как-то переплести новые жизни со старыми — а потом и потихоньку заменить старое новым. Они понемногу забывают, что принцессы чувствуют горох сквозь двадцать пуховых перин; что порой женщины, сотканные из лютой стужи, проносятся в санях по улицам городов и выманивают мальчиков из родных домов; что не стоит трогать яблоки, ибо те сочатся ядом. Джон же вспоминал Афганистан медью на языке, и думал, что мог бы (не смог бы ни за что) тоже забыть.

Но Шерлок Холмс с его единственным фантастическим крылом и столь же фантастической способностью с одного взгляда увидеть Джонову сказку и людей, которые когда-то оживляли мир Джоновой детской, вновь возвращает Джону рассудок и почву под ногами. Джон понимает, что любит это напоминание о сказочности Шерлока, как любит воду умирающий от жажды.

Однажды, сидя в кресле посреди неопрятной, но уютной квартиры и слушая лекцию Шерлока о повторяющихся из культуры в культуру мифологических темах и мотивах, он ловит себя на желании коснуться крыла. Шелковистое ли оно на ощупь? А может быть, пушистое? Теплое ли, как плоть живого человека? Да какое бы ни было.

Джон сглатывает и наклоняется вперед, чувствуя электрический укол в основании позвоночника. Он вспоминает, что его называли «Уотсон Три Континента». Он даже помнит, что положено делать: как правильно улыбаться, наклонять голову, проводить рукой над бедром или грудью, как заставить девушку засмеяться, как целовать впадинку у нее на шее.

Но еще он знает, что память пытается подсунуть ему фальшивку. На самом деле ему едва исполнилось пять лет, и этот возраст вот уже несколько веков не менялся; когда-то он был подарком, причем не из дорогих; каждое утро он влюбляется во вращающуюся балерину, что была куда совершеннее, чем он когда либо смог бы стать даже в самых смелых своих мечтаниях. Он знает, что судьба его — каждый вечер плавиться и таять в огне вместе с ней, сиять раскаленным металлом, зная, что, вопреки всему, она любит его в ответ.

Джон влюбляется каждый день. Джон умеет любить глубоко, искренне и с первого взгляда; в конце концов он умирает ради своей любви, но каждый раз просыпается вновь и видит на другом конце комнаты свою усыпанную серебряными блестками балерину, с невыразимым изяществом застывшую в бесконечной «ласточке».

Джон понятия не имеет, какие параллели его истории можно найти в этом дивном новом мире. Он знает только, что умеет любить, и что любовь эта сжигает его изнутри.

Джон, конечно же, переезжает на Бейкер-стрит.

— Я не могу выслеживать фей, если мой деловой партнер живет на другом конце города, не так ли? — заявил как-то Шерлок, и вопрос был решен.

Шерлок не помогает Джону перевозить вещи, но наблюдает за ним и дает инструкции. Джон деланно вздыхает и отпускает многозначительные намеки — бесполезно. Наконец он сдается и безропотно хромает два пролета вверх по лестнице, пока Шерлок дышит ему в затылок, рассуждая об оставленных феями следах и наиболее вероятных зацепках.

— Стоунхендж? — интересуется Джон, роняя последнюю коробку в угол и с облегченным вздохом падая на кровать.

Матрас прогибается под ним. Шерлок нависает сверху, расправив крыло, словно угрожая. Он загораживает свет, и вокруг его кудрявой головы появляется бледный нимб.

— Слишком очевидно, не будь идиотом.

— Эй!

— Да ладно, не обижайся, почти все идиоты.

— Тогда сам придумывай место. Понятия не имею, какой тебе от меня толк в расследовании.

Пружины матраса стонут, когда Шерлок опускается на кровать рядом с Джоном. Джон дергается, но деваться некуда: Шерлок стоит на коленях рядом с ним, лицо его оказывается слишком близко. Джону хочется выползти из человечьей шкуры, оттолкнуть Шерлока прочь — или притянуть его ближе. Может быть, Шерлок сейчас ведет себя крайне бестактно. Может быть, это Джон не в курсе норм человеческого поведения: ведь до того, как стать лебедем, Холмс был просто обычным принцем, да и потом становился человеком каждую ночь. Уж конечно он должен знать, как принято у людей. Так или иначе, Джону очень не по себе: он растерян и отчетливо слышит бешеный стук своего сердца.