Пока смерть не разлучит нас (СИ)

— Джованни.

Слуга замер, оцепенев и не смея повернуться.

— Останься, — мягкая просьба из уст епископа заставила молодого человека на миг затаить дыхание. — Я очень устал. Поможешь мне вымыться.

За все годы служения своему господину, Джованни никогда не оставался в его покоях дольше положенного, и уж тем более не присутствовал при омовении.

Когда епископ поднялся из кресла и принялся раздеваться, Джованни не смог отвести взгляд от изящных пальцев, неторопливо распускающих шнуровку на сорочке. Вскоре одежда осталась лежать на полу, а матовая белизна чужого обнажённого тела заставила наконец юношу стыдливо опустить глаза и не поднимать их до тех пор, пока хозяин не погрузился в горячую воду.

Юноша медленно, словно в полусне, развернулся и подошёл к ванне. Намочив подготовленную мягкую тряпицу и мыло, он намылил её до пены и осторожно прикоснулся тканью к лопаткам мужчины, по которым были рассыпаны созвездия золотистых веснушек. Мягкими круговыми движениями, массируя уставшие за день мышцы, он прошёлся мочалкой по цепочке выступающих позвонков, переходя на плечи.

Мужчина издал тихий стон блаженства, наслаждаясь горячей водой и постепенно расслабляясь, наклонился вперёд, чтобы Джованни мог натереть всю спину полностью.

То и дело отводя взгляд, слуга терпеливо дождался, пока его господин закончит мытье, после чего накинул на вставшего из ванны мужчину длинную простыню — во рту пересохло, кровь прилила к щекам, и Джованни как никогда молился Всевышнему, чтобы тот уберёг его от соблазна скользнуть взглядом по груди господина и ниже.

Оставляя влажные следы, епископ прошёл к креслу у камина и облачился в приготовленный халат, в то время как юноша проворно собрал грязную одежду в корзину.

— Ты можешь вымыться, пока вода не остыла, — тихо произнёс епископ. Джованни непонимающе посмотрел на мужчину, но не посмел возразить — руки сами собой потянулись к шнуровке сорочки. Слуга с сомнением взглянул на ванну, полную тёплой воды

— Я настаиваю, — епископ утвердительно кивнул, откидываясь на спинку кресла.

Молодой человек смущённо потянул завязки, нехотя стянул с себя сорочку и штаны, оставаясь теперь полностью обнажённым и беззащитным для чужого внимания. Пока он опускался в ванну, Старший внимательно разглядывал Джованни — одежда скрывала ужасные шрамы от ожогов, которые охватывали весь левый бок и паутиной расползались от плеча до трогательной ямочки над ягодицами. Как, впрочем, эта же одежда скрывала тонкое гибкое тело, сильные руки, поджарые ноги...

Значит, Джованни говорил правду. Старший закрыл глаза, пытаясь представить, какую реакцию у юноши вызывает его интерес. Испуг, отвращение, стыд? Что сделает Джованни, если он его поцелует?

Что ж, он всегда питал некоторую слабость перед Джованни — юноша был умён, проворен, на него всегда можно было положиться; в нём была та самая мальчишеская лёгкость и свежесть, которой Старшему не доставало с каждым проходящим годом всё больше. Возможно, эта симпатия, желание прикоснуться к чужой молодости и послужили главной причиной тому, что он не устранил мальчишку, когда выдалась подходящая возможность. Старший нахмурился.

— Господин, — тихо взволнованный голос окликнул его.

Мужчина так задумался, что не услышал, когда юноша успел вымыться и даже одеться, натянув рубашку прямо на мокрое тело. Старший поднял голову, взглянув в глаза Джованни — тот смотрел на него с необъяснимой смесью ласковой теплоты и тоски; немного помедлив, юноша опустился на колени и взял в ладони его правую руку. Епископ прикрыл глаза, наблюдая, как юноша потянулся к его перстню и поцеловал в знак преданности своему господину.

А затем перевернул его кисть ладонью вверх, и, подняв глаза в безмолвном вопросе. Старший вздрогнул, когда горячие губы опалили центр ладони, передавая этот жар всему телу.

Время для них остановилось. Он ошибся — это однозначно не было ни испугом, ни отвращением.

Эта короткая ласка ударила по многолетней броне как обитый сталью таран разносит в щепки крепостные ворота. Исчезли епископ и Его Преосвященство, все звания и громкие титулы: в этой комнате остались двое человек, один из которых смертельно устал от бремени одиночества, а второй — смело предложил разделить эту долю на двоих.

Встретив обжигающий взгляд карих глаз («Я не прошу тебя об ответном чувстве. Просто прими мой дар») Старший протянул руку и невесомо коснулся ладонью смуглой щеки, осторожно оглаживая её большим пальцем, задевая трепещущие чёрные ресницы; провёл самыми кончиками пальцев от линии роста волос до розовых полураскрытых губ, обжигающих руку пряным дыханием.