Елена Асеева: Коло Жизни. Середина. Том 1

— Скорей Трясцу-не-всипуху, Люменю, Дутиху, — скомандовала рани и притихшая подле завесы с весьма увеличенным оком Отекная, даже не уменьшая его в размере, торопко исчезла в ней. — Помогите, — то Кали-Даруга кинула своим сестрам.

Демоницы не менее резво положив на пол бубны, подступили к кушетке с иной от рани стороны. Калюка-Пурана бережно обхватила всеми четырьмя руками голову Яробора Живко и приподняла ее выше. А Калика-Шатина надавив на щеки, окончательно взломав там засохший, похоже даже, как опаленный слой мази, приоткрыла рот мальчика, поколь рани с трудом и медленно вливала в него вязкую вытяжку, смешивающуюся с кровью и струящуюся по подбородку.

Гулко плюхнула расщелина на груди мальчика и оттуда вырвавшись, потекла густыми сгусткам юшка. Перший покуда держащий поднятой левую руку, энергично ею тряхнул, и купол кирки вспыхнул ярким желтым сиянием, озарив все помещение и трясущегося в предсмертной агонии юношу, захлебывающегося собственной кровью. Прошло совсем малое время, которое невозможно было подсчитать в этом помещении, и в комнату вбежали три бесицы-трясавицы. Они сразу подскочили к кушетке и достаточно бесцеремонно оттолкнули в сторону, допоивших Ярушку вытяжкой, демониц. И также энергично выкинули из своих очей лучи дымчато-серый, сизо-зеленый и желто-алый каковые заскользили по вздрагивающей плоти мальчика.

— Разрыв ткани обоих легких. Наблюдается нарастание давления. Ателектаз легких с полным выключением их из дыхания в пределах пару дамахей, — озвучила состояние юноши Дутиха, ноне, будучи главной и голос ее прокатился на высокой ноте. — Необходимо срочное вмешательство и пересадка органов.

И не мешкая Трясца-не-всипуха, также как до этого демоница, вогнала руки в глубины кушетки и вырвала оттуда тело юноши, единожды потушив сияние своего ока. Разком потушили сияние своих глаз и иные бесицы-трясавицы, и когда их старшая, развернувшись, исчезла в завесе, поспешили вслед за ней.

Рани Черных Каликамов на чуть-чуть сдержала свой шаг подле недвижно застывшего с опущенной головой Першего, ласково огладила его прижатую к груди руку и мягко молвила:

— Идите Господь Перший в залу… к вашему брату Зиждителю Небо, он, несомненно, тревожиться, — явно стараясь отвлечь своего Творца от переживаний. — Я вскоре приду к вам и сообщу о состоянии господина и распоряжениях Родителя.

Бог неспешно опустил взгляд на нынче не больно то и низкую, в сравнение с ним демоницу, и не скрываемо болезненно (так как можно говорить только с существом духовно близким и понимающим) сказал:

— Живица, коли надобна будет срочно клетка, позовешь меня.

— Уверена, этого не понадобится. Господин в руках мастеров, — участливо произнесла рани демониц и сызнова прошлась перстами по руке Димурга. — Идите, Господь Перший, вам надо отдохнуть, — заботливо дополнила она и незамедлительно, дернувшись, пропала в серебристой завесе заколыхавшей своими желеобразным полотном, сопровождаемая сестрами.

Небо неторопливо прошелся повдоль залы, точно прочертив и разделив своим ходом, помещение на две части. На ту, где находилось его пустое кресло, призрачно покачивающее дымчатыми полами (от коих неспешно отрываясь, уплывали вверх небольшие облачные лохмотки, смешивающиеся с сизыми полотнищами, укрывающими свод), и на ту, где в объемном кресле сидел Перший. Казалось, старший Димург был чем-то озабочен, если не сказать точнее, удручен, опечален, посему притихше замерла в навершие его венца насыщенно черная змея, схоронившая золотой отлив, и также как ее носитель плотно закрывшая очи. Господь не просто сомкнул глаза, он как почасту делал, желая утаить свои переживания, прикрыл ладонью часть лица, оперев об изогнутые брови большой и указательный пальцы, образовав нечто в виде навеса.

— Перший… Отец, ты можешь пояснить, чем так опечален, — наконец, вставил, нарушая тем отишье Небо, останавливаясь как раз супротив старшего брата и особой тональностью своего голоса выражая не просто покорность… а слабость, зависимость от него.

Этот вопрос он задавал уже не впервой, чем явно волновал змею в венце Димурга, ибо она нежданно резко отворила пасть, и значимо блеснув в его направлении загнутыми, и, поражающими очи голубизной цвета, клыками, порывчато дернула черным телом твореным в тон с раздвоенным языком.

— Все хорошо, мой дорогой малецык… не тревожься, — по теплому откликнулся Перший, между тем, так и не шевельнувшись, не подав даже виду, что он вообще тут есть. — Я тебе все поведал о толковании с Крушецом… теперь ожидаем живицу.