Генри Олди: Человек Номоса

— Честное.

— А можно… можно, я теперь за тебя буду, дядя Одиссей? Ты же сам сказал: рыжие друг дружке — подмога!

— Можно. И дядя Диомед за нас будет.

— Здорово! А когда поедем? Прямо сейчас?

— Ну, не прямо… После обеда.

Лигерон радостно завопил и прошелся по пляжу колесом, умело огибая окровавленные трупы. Вновь вскочив на ноги, оказался лицом к лицу с Патроклом. Дядька-пестун, или кем он тут был, наготу прикрыть не удосужился, а ставший ненужным щит и вовсе подбирать не стал. Все мужское достоинство Патрокла было выставлено на всеобщее обозрение. Я заметил: гетайры одобряют. Завистливо цокают языками. Навалился озноб; по хребту забегали мурашки. Скульптор-невидимка, что ты творишь? останови, отдерни резец! Мальчишка (…мальчишка?!) снова начал меняться: мягкая плавность форм, остаточная угловатость подростка, но черты лица пронизывает чувственность, влажно блеснули карие глаза, грудь заострилась сосками…

— Патрокл… — Рука Лигерона ласково опустилась на бедро опекуна. — Я уезжаю на игру… Мы поплывем вместе?

В голосе Не-Вскормленного-Грудью прорезалась тревога.

Напомнив мне вопросы моей жены.

— Конечно, — поспешил успокоить его Патрокл. А виски-то у тебя совсем-совсем седые, молодой изгнанник…

— Иди, собирай вещи. И попрощайся с Деидамией. Я скоро приду.

— Хорошо… — Ладонь скользнула по бедру Патрокла и тут же, будто устыдившись чужих взглядов, отдернулась. — Ты долго не задерживайся, ладно. Я тебя буду ждать…

Лигерон побежал к лестнице. Совсем иначе, чем двигался в бою: прижав локти, покачивая бедрами. Дразнил, звал…

— Ему действительно два года, — Патрокл смотрел в землю, словно пытаясь отыскать оброненную безделицу. — И одна из басилейских дочерей беременна от него. А я… я люблю его, Одиссей. Люблю этого ребенка. Наверное, тебе меня не понять.

Наверное, кивнул я, сам не зная: наверное, да — ил" наверное, нет.

Рядом молча повернулся Диомед; зашагал к кораблю — так и не проронив ни слова.

…стоял посреди кровавого пляжа. Надо мной с криками кружили чайки.

Сердце мое разрывается от любви и жалости к тебе, Лигерон, сын Пелея. Ты несчастней меня; ты безумней меня, одинокий рыжий убийца, чья кровь на семь восьмых соткана из серебра; оборотень, Не-Вскормленный-Грудью, умеющий превращаться из девушки в воина, из воина — в мальчишку, словно вода, принимающая форму сосуда, в который налита…

— Тебе не доводилось видеть, как моряки растят «крысиного волка»?

Крыса, загнанная в угол, — вот кто я. Обремененная норой и крысятами, страхом и бессмысленным оскалом. Никогда не загоняйте крысу в угол. Не надо. Иначе Лернейская Гидра может показаться вам милой шуткой на день рождения…

Мы едем играть. Вместе.

Встаю навстречу рассвету.

Отсюда, с этой террасы, восток не виден. Заслонен стенами дома. Словно родина пытается закрыть мне глаза теплыми ладонями, заслонить от ужаса грядущего: не смотри! не надо! Надо. Видеть, чувствовать и делать. Ни к чему быть провидцем или гадать по щебету ласточек — началось. Там, за домом молодого басилея Итаки, за пространствами Пелопсова Острова и Большой Земли, за морем, названным в память афинского басилея-самоубийцы, за Троадой, терпеливо ждущей в тишине, за краем плоской земли, обогнув ее за ночь, встал из седой мглы Океана золотой челнок солнца.

Скоро солнце двинется навстречу мне, с востока на запад.

Скоро я двинусь навстречу солнцу.

Я.

Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Одиссей, внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, — и Аркесия-ост-ровитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Любовник той, чье имя лучше не произносить всуе. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я…

Человек Номоса.

Одно-единственное "я", собравшее наконец себя из осколков.

Ждите меня. Деревья за перилами — каждым листом, каждой каплей росы на этом листе. Птицы на ветвях — каждым нахохленным перышком. Небо над птицами — древними пятнами зелени на куполе из меди. Небо, птицы, деревья. Море бьется о скалы; скалы безмолвно смеются над морем — ждите.