Андрей Неклюдов - Тундровая болезнь

– Плывун, – коротко комментирует ситуацию вылезший из люка Михалыч. – Это самое херовое, ёлкина мать…

Хуже того: это не просто глина, а глина, нашпигованная валунами и обломками камней, которые, забиваясь между катками и гусеницей, грозят порвать ее.

Случившееся не умещается в сознании: увязнуть не в болотистой тундре, а в горах! Абсурд.

– Что делаем? Разгружаемся? – энергично восклицает Глеб, и я ужасаюсь такой перспективе.

– Ослабим гусянки. Будем откапывать, вытаскивать камни. Попробуем подкладывать ваши бревна, й-й-ёлкина…

Достаем лопаты; переворошив, частично сбросив на землю наш груз, добираемся до бревен, предназначенных для растопки печек.

…Дождь. Нескончаемый садистский дождь. Застывший, словно навсегда вросший в землю силуэт вездехода. Серые, шатающиеся, похожие друг на друга фигуры коллег. Лица уже не просто хмурые, а мрачно-ожесточенные. Ковыряем вокруг вездехода полужидкую глину, которая тут же снова оплывает в канаву, а вслед за ней – и мы. Хочется упасть в эту грязь и не шевелиться. Подсовываем под гусеницы бревна, крупные валуны. Вездеход рвется то вперед, то назад, но, похоже, только сильнее погружается в трясину.

Обступившие нас горы, чудится мне, взирают на нас без малейшего сочувствия, скорее даже злорадно. Вездеход стоит, время стоит, идет лишь дождь да мы, покачиваясь, откинувшись назад и широко расставляя ноги, таскаем устрашающие валуны.

Как бы я хотел, чтобы это был сон. Если бы это был сон, то рано или поздно ему пришел бы конец. А это, я не уверен, что когда-нибудь кончился.

…В неприютной тьме, спотыкаясь, несколько раз перепутав стойки, собираем кое-как каркас, натягиваем на него пластиковую оболочку, втаскиваем печку, мешок угля.

По всей палатке висят на шнурах мокрые капающие шмотки, на раскалившейся печке шипит кастрюля с водой для макарон. Ничего, живы пока.

– У нас же есть заяц, – вспоминает Сергей. – Давайте сварим, раз уж убили.

– Да ну его! Не охота возиться, – мямлит кто-то. – Его еще искать надо.

– Тушенку откроем, быстро куснём – и спать, – решает главный.

Закрываю глаза и вижу всё то же – камни, бревна, дождь…

Камни, бревна, дождь… Глинистая жижа, хлещущие по спине и голове струи, рев двигателей – отчаянный рев попавшего в западню зверя. Дрожа от натуги, вездеход сдвигается на полметра, после чего мы выворачиваем ломами ушедшие в плывун бревна позади него (те, что не совсем утонули) и переносим вперед.

– Я вообще-то не нанимался на такую работу, – швыряя лопатой грязь, отплевываясь от дождя, приподнимает злое, забрызганное глиной лицо студент Ленька.

– Никто не нанимался, – рычит Никита, с упорством Сизифа подкатывая снизу неподъемную глыбу. Результат многочасовых нечеловеческих усилий – наш броневик на пьедестале из двух гряд камней.

– Памятник самому себе, – устало острю я во время короткого перекура.

– Что дальше-то? – как на врагов скалится на водителей Антон.

– Что дальше… Дальше так и мостить до самого ручья. Авось выскочим. Другого не дано. Или второй вездеход вызывать.

– Со вторым ничего не получится, – отрезает Глеб.

Вот уж действительно круто!

– Кто-то из вас, ребята, прогневил бога тундры, не иначе, – бросает на нас недружественный взгляд Михалыч, забираясь в кабину.

– Зайца не надо было убивать, вот что, – серьезно высказывается Сергей, но его не понимают.

– Не надо было расслабляться, – по-своему судит Глеб. – Мне в первую очередь.

Камни, бревна…

Не верю. Не могу поверить – мы в русле ручья. Едем! Клацают под гусеницами голыши, плещется внизу вода. Если это сон, то пусть он длится дольше.

Всё же приходит пробуждение… в виде каменных кабаньих туш, нагло разлегшихся поперек русла.

Вода стекает с них зачаточными водопадами. Железная наша махина, взмучивая воду, разворачивается на девяносто градусов и начитает осторожно вползать на откос. В глазах у каждого – мольба. Выше, выше… Уже достигли верхней относительно ровной террасы… Ну! Теперь чуть подальше от края!..

– О, нет! – возопил Никита.

Увязли… На этот раз по самые дверцы.

– Ну, теперь швах, ёлкина мать! – вылезает из кабины Михалыч. – Все ваш перегруз!..

Хочется зарыдать. Я оглядываюсь в тупом отчаянии. Горы прикрылись дождевой пеленой, словно показывая свою непричастность к происходящему. Будь я язычником, я решил бы, что это они, их духи не желают пускать нас дальше, к своему золоту.

…Когда последнее из бревен было безвозвратно загнано в глубь плывуна, Антон подошел к главному.