– Это было бы неэтично по отношению к главному режиссеру, – сказал Иван Максимович.
– Очень сомневаюсь, что Николай Николаевич способен поставить спектакль о любви.
– Ну почему же? Такой красивый мужчина!..
– Хотя пусть поставит! – неожиданно согласилась Зина. – А то все лекции да беседы! Пусть совершит на наших глазах прыжок от теории к практике.
– Это несправедливо, – возразил ей Костя Чичкун. – На его лекции ходят все. Многие даже ведут конспекты.
– Режиссер-наставник, – пробормотала Зина. – За год ни одной постановки!
Иван Максимович заволновался:
– Ты сказала, что в разговоре с главным режиссером у Кости будет одна позиция, а у тебя – другая. Это она и есть?…
Зина вскочила и заметалась по кабинету. От стены до стены она делала вдвое больше шагов, чем Николай Николаевич. Но преодолевала это расстояние вдвое быстрее.
– Я дружу с семьей Патова. С его женой, дочерью… Они прекрасные люди. Хотя разные… – В оценке людей Зина любила точность. – Ксения Павловна – это домашний ангел. Домашний только потому, что сидит дома: ее доброты могло бы хватить на весь наш ТЮЗ. Лера говорит все, что думает!
– У нас в театре такой характер уже есть, – вставил Иван Максимович.
– Нет, мы с ней непохожи. Она острее!
– Бедный Николай Николаевич… – громогласно вздохнул Костя. Его заступничество всегда казалось очень убедительным и весомым, потому что диссонировало с его внешностью и голосом. «Уж если такой жалеет, такой заступается!..» – думал тот, кто видел Костю впервые.
– Ну и что?! – крикнула Зина и уставилась немигающими глазами куда-то в пространство. Казалось, она мысленно изумлялась самой себе. – Они обе – прекрасные люди. И что же? Я из-за этого должна промолчать?
– Скажи конкретно, объясни… О чем ты не можешь молчать? – умоляющим голосом произнес Иван Максимович.
– Врач должен лечить людей, каменщик – строить дом, а режиссер – ставить спектакли. Разве это надо доказывать?
– Сядь, пожалуйста… Это все понимают. В этом все абсолютно убеждены!
– Но убеждения и взгляды не всегда совпадают с поступками. Вот вы, Иван Максимович, как директор, и Костя, как секретарь комитета, убеждены, что Патов должен был за год проявить себя… как режиссер. Но это ваше убеждение остается при вас. А при мне не останется. Я его выскажу на комитете!
– Сядь, пожалуйста, – повторил свою просьбу Иван Максимович, – и послушай меня… Верная мысль не существует абстрактно, сама по себе. Она тоже существует во времени и пространстве. Вот хирург, например, решает сделать операцию на сердце. Но практически приступает к ней только тогда, когда подготовит себя и больного. Родственники не могут торопить его: «Поскорее! Мы очень волнуемся!»
– Родственники могут и подождать. Если они уверены, что этот хирург умеет оперировать сердце. А если не уверены, они обратятся к другому хирургу.
– Ты не вполне объективна, – вступил в разговор Костя. – Николай Николаевич никогда не был режиссером детского театра. Он хочет понять его специфику. Он вживается в коллектив.
– Вот именно! – обрадовался Иван Максимович. – Он вживается. И довольно успешно. Происходит процесс… простите меня за громкое слово, взаимообогащения. Он дарит театру свои теоретические знания, а театр дарит ему свой практический опыт работы с детьми.
– Только нужен ли ему этот подарок? – сказала Зина.
– Ну, так нельзя! – Костя с мрачным видом покачал головой. – Где у тебя… основания?
– А вы заметили, какое слово он чаще всего произносит в качестве… ну, ругательства, что ли?
Иван Максимович и Костя стали вспоминать, но не вспомнили.
– Он ругается словом «детство»! Вы разве не слышали? Когда он особенно возмущен, то восклицает: «Это какое-то детство!»
Зина произнесла эту фразу так, что директор и секретарь комитета сразу вспомнили ее. И даже вздрогнули: им показалось, что они услышали голос Патова.
– Слово «детство» звучит как нечто глубоко отрицательное в устах… режиссера детского театра! – Зина изумленно пожала плечами. И наконец села.
А Иван Максимович, наоборот, встал, протиснулся между столом и креслом и своей тяжеловатой, неуклюжей походкой подошел к Зине…
Много лет назад, когда он начинал работать в театре, его предупреждали, что актеры – сложные люди. «Преувеличивают!» – думал он, потому что как зритель получал от театра одно только удовольствие. Но потом оказалось, что предупреждавшие его друзья не преувеличивали. Пожалуй, даже преуменьшали. Сложнее всего было с теми актерами, которых Иван Максимович особенно ценил. «В жизни всегда трудней с теми, кого любишь!» – сделав это открытие, директор нашел для своих неприятностей теоретическое обоснование. Оно помогало ему обретать терпение и аргументы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу