Евгений Ермизин - Тёмная сторона зеркала. (P.S.)

На небольшой горной полянке появилась отара овец. Огромный старый баран, величаво рычал наслаждаясь своей властью и превосходством, над покорно склонившей пред ним выи, его многоголосой паствой. Гордо неся над собой увенчивающую его бессознательное чело сплетённую из рог корону, он с невозмутимым видом направлял послушных овец в глубь поляны. Вскоре вся отара, неторопливо волоча копытами, заполняя, незыблемую тишину, блаженно обволакивающую то дивное место, бессмысленным и назойливым блеянием, то и дело, покусывая друг друга, в борьбе за более сочную лужайку, распространилась, в белоснежном ревущем облаке, по всей поляне.

Непреклонно следуя, за вверенным, на суд его, непрестанно обволакивающего, взора, отарой, с горделиво поднятой головой и купающимся в возложенной на него власти, с видом полного достоинства и невозмутимости, шёл истинный владыка над этими бессознательными животными. Повиливающий над этой неразумной сворой пастух, был сильный широкоплечий юноша. Его стройное тренированное тело, прикрывала лишь, обёрнутая вокруг, овеянных бронзовыми мышцами, атлетичных бёдер, набедренная повязка из хорошо обработанной овечьей кожи, некогда убиенной им бездумной твари. Над его прекрасным светлым ликом, в гармонично переливающихся золотым отливом, словно морская волна, развеянных, под порывами игривого ветра, локонах волос, скрывая под своими, создающими тень, защищающую его тело от пристального внимания небесного светила, широкополыми краями, была водружена, сияющая в ясных лучах солнца, соломенная шляпа.

Подстёгивая, безропотных овец, разносящимися долгим затяжным эхом, по всем горам, ударами тонкого звонкого прута, при каждом взмахе которого, раздавался хлёсткий свист, призывающий тучных и своенравных животных, подчиниться каждому, кто бы не обладал, этим, рассекающим овечью кожу до крови, прутом, пастух стал подгонять их, столь обычными для слуха мальчика, призывами. -Пшли. Пшли. Пшшшлиии…-

Лишь только пространство заполнилось знакомым звучанием родной речи, а чистый и звонкий голос, явил на свет и своего обладателя, подобающего своему голосу, светлого и открытого, молодого юношу пастуха, тревога и взволнованность за судьбу оставшегося одного в незнакомом мире мальчика, потихоньку начинающие подбираться к самому сердцу, постепенно стали растворяться, в становящейся всё больше и больше привычной обстановке, и в конце концов безмятежное спокойствие окончательно проникли в освободившиеся от терзающей неизвестности мысли, будто бы приглашая разделить с ними все прелести постепенно наступающей убаюкивающей меланхолии. Теперь это уже несомненно, несомненно, что мальчика постигла участь, очутиться в заложниках у скверного чувства юмора его товарищей. Видно, его приятели, беспечные забияки, не преминули шансом использовать столь заманчивую возможность, и воспользовавшись окутанным, в сладкий и беспробудный детский сон, сознанием мальчика, перенесли его на этот самый брег. И разве теперь у нас есть повод для беспокойства? Теперь, когда всё похоже становится на свои места, и несомненно, как и у всех бывало в детстве, эти взбалмошные и гораздые на выдумку мальчишки, тихо выжидают за одним из громадных камней, столь часто усеивающих этот берег, или может быть, спрятавшись в тени, вечнозелёной хвой, или ещё где, ведь разум ни одного взрослого человека не превзойдет на выдумку разум ребёнка, в таком щепетильном вопросе, как найти для себя, где бы схорониться. И они теснятся в этом скрытом от посторонних глаз месте, еле сдерживая себя чтобы не взорваться от смеха, при виде всего страха и недоумения вот-вот готового проявиться на лице у попавшего в их остроумную проказу приятеля. И тут то, побуждаемый своим сознанием вернуться, в от рождения близкие и родные окрестности, застигнутый врасплох и всполошённый настолько радикальной сменой обстановки, но подсознательно осознавая случившийся с ним подвох, и не признавая реальность оживающих в его сознание, свирепых сказочных чудовищ, тех самых, что теперь так нещадно восставали в его мыслях из страшных историй, которые он так любил слушать перед сном, тут то, подсознательно чувствуя, а может и ничуть не чувствуя, но веря, веря что он прав, и что всё это не больше чем шалость, и что всё обернётся для него благополучно, мальчик бросается сломя голову, к еле заметной непрерывно возносящейся вверх тропе, возносящейся до самых облаков, пышнобоких небесных кораблей, то и дело причаливающих к горным вершинам, и он вот-вот скроется в густо растущей хвои, и его приятели, те что так самонадеянно с ним поступили, и они тоже, вот-вот выберутся из своего тайника, и конечно они высмеют его за трусость, и конечно они ещё долго будут подражать его поведению, кривляясь перед друг другом, и само утверждаясь за счёт несчастного мальчика, и всё это случится вот-вот. Но всё это случится, если только конечно там и вправду кто-то прячется.