Андрей Белый: Возврат

Ветерок заиграл мягкими, белыми кудрями. Пушистые пряди то вставали над огромным челом, то вновь прижимались к старческим щекам.

Точно они заигрывали с вечно-глубокой думой, зажженной в глазницах. Точно они просили: «Полегче, полегче… Не так серьезно…»

А из-за серых камней раздавался негодующий свист и чиханье: трогалась серебряно-белая пыль и, крутясь, мчалась вдоль берега.

Иногда из-за серых камней в неподвижного старика летели круглячки и чертовы пальцы.

Иногда показывалась голова душевно-больного колпачника, искаженная гримасой и совершенно бледная…

Иногда колпачник вскрикивал от избытка негодования, как кошка, у которой защемили хвост, и при этом скрывался за камни.

Тут у входа в грот произошло нечто странное. Солнце пронзило туман, окатив старика, который встал с камня и закостенел в глухом порыве.

Вспыхнуло ожерелье старика на белой груди, и знак Вечности заколыхался от ветра.

Но старик разорвал на груди свое ожерелье, и бриллианты, как огненные слезы, упали на песок.

Как только скрылся старик, неизвестный стал забрасывать в грот, стоя над ним, круглячки и чертовы пальцы.

А когда ребенок выходил из грота, он быстро прятался в камнях.

Наконец, неизвестному надоела игра в прятки. Он заглянул во внутренность грота.

Ребенок успел заметить его войлочный колпак и землисто-бледное лицо, обрамленное волчьей бородкой.

Скоро колпачник не утерпел, и силуэт его загородил свет у входа в грот.

Он медлил, высматривая, нет ли где старика, а когда убедился, что старик далеко, развязно вошел в грот.

Его зеленые глаза, точно два гвоздя, воткнулись в ребенка.

Он молча уселся на сером камне, набил свою трубку вонючим порошком.

Он предложил и ребенку щепотку вони и деловито заметил: «Ну, вот посидим… обсудим, что и как…»

Но ребенок отверг курево.

Потом он зажег трубку и стал попыхивать дымок, а ребенок с удивлением посматривал на пришедшего, соображая: «Кто бы это мог быть?»

Отовсюду неслись унылые звуки. Точно во всех отверстиях заиграли на волынке.

Они начали беседу с непонятной боязни ребенка, а потом перешли и к любопытству.

Боязнь незнакомец назвал позорной слабостью, а любопытство одобрил.

Чистые, солнечные струи окончательно перестали врываться: бледно-пасмурная грусть – только она неизменно глядела теперь в отверстие грота.

Незнакомец упомянул о старике, с брезгливой гримасой заметил: «Прехитрый старикашка». Обвинял его в укрывательстве тайн.

Ребенок слушал с открытым ртом странные доводы зеленоглазого колпачника, поражаясь сочетанием глубины и юмора.

Струевой смех – безнадежный, печальный – раздавался в пещере, и под звук этого смеха текла речь колпачника.

Он стал рассказывать вещую сказку о Хандрикове, и по мере того, как выяснялась эта сказка, румянец сбегал со щек задрожавшего ребенка.

Наконец, сказка была кончена. Колпачник с трубкой в зубах отвернулся от ребенка, равнодушно вздернув свою волчью бородку, делая вид, что он тут в стороне, а зеленый пламенен, вспыхнувший в глазках, говорил о противном.

И когда ребенок воскликнул: «Я не верю, что это правда», то колпачник сказал: «А если не веришь, посмотри в дыру, зияющую в ноздреватом камне…»

Тут он надвинул на волосы свой мягкий колпак, положил ногу на ногу, производя носком правой ноги вращательное движение, свирепо затянулся зловонным дымом.

Потом он сложил воронкой кровавые уста свои и, выпустив синие кольца заглотанного дыма, еще пронзил их общей струей.

Встал и ушел.

Ребенок остался один. Он думал, то белея, то вспыхивая.

Потом он приник к черной дыре, зиявшей в ноздреватом камне…

Страшно знакомым пахнуло на ребенка, будто разверзлись хляби Вечности.

В струевом смехе водопада раздавалась жалобная грусть, низвергающаяся сотнями жемчужин…

И уж к нему приближался старик, пронзая его безднами глаз.

Он занес руки над головой, а в руках держал венок алых роз, – венок кровавых огней.

Он тихо поцеловал бело-бледного ребенка, возложив на него эти кровавые огни.

Он заметил горьким, любовным шепотом: «Венчаю тебя страданием…»

Но поднявшийся ветер обдул нежные, ароматные лепестки с белокурой головки. Понес их в безбрежное.

Скоро эти жгучие огоньки потухли в свинцовой дали.

И тут обоим им открылось странное зрелище.

На туманном берегу шагал высокий, пернатый муж с птичьей головой.