Михаил Башкиров - Одиночный десант, или Реликт

Последним в черной проруби исчезло напряженное лицо, и Андрей услышал приглушенный голос.

– Ломятся у вас закрома…

Через полчаса они вчетвером ужинали.

Федор то и дело плескал самогон в граненые стаканы и приговаривал:

– Ты, дьячок, не стесняйся, лопай.

Андрей в ответ молча улыбался, важно поглаживал редкую бороденку и, не переставая, жевал.

Начал закуску с груздей, залитых свежей сметаной.

Затем на глаза попался копченый глухарь.

Следом пошла моченая брусника, которую он заел окороком и добил ее хрустким огурцом.

– Эх, Семен, Семен, – сказал хозяин. – Тесно живете, в суете. То ли дело я. Сам себе и бог, и царь, и председатель. Вот вы горбатитесь, горбатитесь ради лишнего центнера сена для своей коровки, а я поставлю вашему же колхозному механизатору поллитровку – и наутро у меня во дворе уже и сено, и солома, и дровишки. И никто не пикнет, потому что от глаз людских далече.

– А если прижмет, – сказал Семен Карпович и скептически посмотрел на Федора. – Если, не дай бог, хвороба прицепится?

– Да я веничком березовым из себя любую дрянь выбью, понял? А коли загнусь, то туда, значит, и дорога. И так нагулялся – хотя и еще погулять хочется…

Федор звякнул горлышком о край стакана и вперился в Андрея, который, набив желудок, передыхал.

– Вот тебе, инженер, нравится наше житье-бытье?

– Ничего, сытно, только скучно… без телевизора.

Федор плеснул в себя полстакана самогона, пихнул в рот кусок сала и, прожевав его, захохотал.

Андрей вздрогнул от этого запоздалого смеха.

Семен Карпович поморщился.

Хозяйка куда-то исчезла.

– Скучно! Да я целый вечер перед тобой ваньку ломаю, а тебе, паршивцу, скучно. Или для полного счастья бабы не хватает?

– Федор!

Семен Карпович и саданул стаканом по тарелке с грибами.

– Федор, окстись!

Тот усиленно засопел, поднялся во весь свой огромный рост и, покачиваясь, удалился в смежную комнату.

– С ним что, всегда такое? – шепотом спросил Андрей, наклонившись к Семену Карповичу.

– Не обращай внимания.

Андрей в очередной раз оглядел стол.

Что бы еще отведать, пока спокойная обстановка… А то вернется этот оратор и опять начнет выяснять, кому лучше живется… Может, зацепить напоследок пару груздочков?..

Семен Карпович вытащил из-за печки раскладушку.

Андрей, забыв о груздях, бросился помогать.

Бесшумно появилась хозяйка с ворохом одеял и простыней.

Андрей слышал, как шепнул ей Семен Карпович, что пойдет ночевать в зимовье.

Андрей разделся и с удовольствием шмыгнул под одеяло.

Спальник порядочно надоел за долгий полевой сезон.

Андрей отвернулся к стенке и под стук тарелок, которые убирала угрюмая жена Федора, уснул…

Утром, открыв глаза, Андрей долго смотрел в потолок, и что-то в его ровной беленой поверхности не давало сосредоточиться, мешало вспомнить вчерашний день и вечер.

И вдруг понял, что ему не хватает лампочки, которая бы висела на шнуре.

Потолок без этой простой электрической лампочки выглядел безобразно, как лицо без носа.

Мотнув головой, Андрей посмотрел на часы.

С ума сойти, почти девять… Семен Карпович, наверное, давно уехал… И почему не разбудил?.. Через неделю обещал вернуться… Ох, и длинной покажется неделя!..

Раскладушка заскрипела – Андрей сел, спустил ноги на пеструю мягкую дорожку и стал оглядывать комнату.

Зеркало, в котором вчера отражалась тусклая лампа, белые занавески на окнах, массивный бок русской печки.

По стенам какие-то фотографии и картинки из журналов. Много поблекших от времени фотографий, но попадаются свежие, глянцевые.

Должно быть, про одну из них предупреждал Семен Карпович…

Андрей прислушался.

В доме тишина, и лишь где-то на улице слышны голоса.

Торопливо поднялся, не одеваясь, подошел к ближней стене и стал рассматривать снимки.

На одном из них он узнал молодого Семена Карповича в гимнастерке с двумя «Славами».

Фотографии были собраны тесными группами под стеклом, в обычных рамках, и только одна маленькая висела особняком.

Сначала Андрей увидел на ней раскрытую пасть медведя, но тут же сообразил, что это чучело, возле которого так любят сниматься простаки.

А рядом с чучелом стояла девушка лет двадцати с красивым, но каким-то озлобленным лицом.

Андрей долго изучал ее и пришел к выводу, что фигурка приличная, и ноги не подкачали, и вообще он бы не отказался такую закадрить.

Правда, лицо ее нравилось ему все меньше и меньше.