Михаил Кириллов: Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.

Встретили меня радушно, они хорошо знали моего отца. Я переночевал у них. Цеховые переборки были такими тонкими, что я отчетливо слышал разговоры соседей. Так, одна из женщин в ответ на сетования собеседницы авторитетно заявила: «Суженого на коне не объедешь!» Это звучало как приговор. Такое выражение я слышал впервые.

Старшей в семействе была Прокофьева Мария Ивановна, сестра отца, женщина лет пятидесяти, работница завода еще с довоенных времен. Мужа у нее не было (погиб на фронте), но с ней были две дочери и сын – Анатолий – с семьей. Анатолий был добрый малый, но пил. Он только что вышел из тюрьмы. Пьяный, он булыжником разбил стекло в железнодорожной будке на заводских путях. Поскольку это был «объект», ему дали два года. В этой семье все частенько выпивали, кроме тети Маруси. Зарабатывали немало, а жили бедно.

Побывал я и у дяди Саши – фронтовика, который жил на Ржевке с женой и ее матерью – старушкой. Улица, где они жили, называлась Кабаниха. Дом был деревянный. Вокруг высились корпуса военных заводов. Последний раз мы виделись в 1945 году в Москве, в Лефортово, когда он вернулся с фронта и возвращался в Ленинград. Это была уже вторая его семья. Первую он по «дороге жизни» отправил на Алтай из блокированного Ленинграда глубокой осенью 1941 года. После окончания войны его жена и дочь не вернулись.

Тогда, в годы блокады, от голода умерли многие из большой семьи Кирилловых, проживавших на Ржевке и на Пороховых. Дядя Саша рассказал мне подробности гибели своих родителей. Дедушка, Иван Григорьевич, сидя в кресле позвал внучку и попросил молочка. Девочка растерялась, так как они уже давно не видели молока, и обратилась к бабушке, что ответить дедушке. Та сказала: «А ты налей стакан воды и дай ему». Когда внучка подошла к деду с водой, тот был уже мертв. Умер, сидя в кресле. А ведь они жили на Ржевке, это был пригород Ленинграда, и у них был огород, и был собран картофель, но это не спасло: из-за блокады и уничтожения немцами Бабаевских складов с продовольствием уже в сентябре 1941 г. в городе наступил жесточайший голод.

Позже, в апреле 1942 г. наступил черед бабушки. Она тоже умерла от истощения и была захоронена в той же братской могиле, что и дед. Сам Александр Иванович был мобилизован в армию и санитаром в медсанбате дошел до Румынии. Мы побывали с ним у братской могилы на Пороховых.

Созвонился и навестил я и других наших родственников по отцу – Новожениных: Анну Гавриловну, Татьяну Григорьевну и Лизу. Лиза только что поступила в Университет на географический факультет. Ее отец, Павел Григорьевич, двоюродный брат моего отца, погиб на Карельском фронте в 1942 г.

Прибыв на курс, вместе со всеми я получил на складе курсантское обмундирование, в том числе шинель и сапоги. Вечером старослужащие учили нас, молодых, подшивать подворотнички и наворачивать портянки. Сформировались взвода и отделения. Определился круг будущих друзей. Помимо выпускников школ, на курс были зачислены военнослужащие из войск, в том числе десятка три офицеров медицинской службы, фельдшеров, прошедших войну. Всего число слушателей достигало 150 (позже, к январю оно пополнилось еще 50-ю). Старшиной курса был назначен старший лейтенант м/с Клименко, командиром нашего взвода – капитан м/с Голоцван (молдаванин). Сформировались комсомольские организации. Замполитом курса чуть позже был назначен подполковник по фамилии Шпак.

31-го августа было проведено построение курса, а с 1-го сентября начались занятия. Теперь на лекции и в столовую мы ходили только строем. Началась служба. Все было впервые. Впечатлений было так много, что можно было устать только от этого. Читались лекции по анатомии и биологии. Мы учились писать лекционные конспекты. Тогда я узнал, что есть три способа конспектирования: запись слов лектора, запись мыслей лектора, то есть, только главного (этой селекции нужно было еще учиться) и, наконец, запись собственных мыслей по поводу мыслей лектора. Последнее было мало достижимо из-за отсутствия собственных мыслей. Говорили при этом, что так конспектировал Ленин: его карандашные заметки сохранились на полях книг, которые он читал в Лондонской библиотеке. У нас поначалу преобладало школярство.

Анатомический корпус располагался в конце ул. Лебедева, за Финляндским вокзалом. В старинное здание вели ступени, в высоком вестибюле по бокам от лестницы в глубоких нишах стояли скелеты мамонтов. Это впечатляло. Сама кафедра располагалась на втором этаже. Первый этаж служил подвалом, где обрабатывались и хранились человеческие трупы, служившие для учебного анатомирования и научных исследований. На самой кафедре имелись аудитория, помнившая 19-й век, многочисленные учебные залы со столами для препарирования трупов и богатейший музей. На стенах коридоров висели портреты ученых, в том числе, сотрудников кафедры.