Шимун Врочек - Огонь под железным небом

Уже засыпая, Гильермо понял, что забыл снять ботинки.

Окна третьего цеха выходили на главную площадь. Туда, где с утра до ночи в божественном нутре горел огонь, разгоняя туманную мглу. Дышал жаром. Если к нему подходили слишком близко, вокруг разносился запах паленой резины.

Широкий, плотный, тяжелый – бог стоял в центре города и смотрел во все стороны красными глазами. Блестели заклепки, топорщились бока паровозных котлов. Когда шел дождь, капли шипели и испарялись, лишь коснувшись горячего металла. Бог не прощал напрасных прикосновений. «Винсент Харт» – выпуклые золотистые буквы на постаменте. Скульптор. Рабочие поговаривали, что его тело залили бетоном в основании статуи, чтобы изваяние вышло живым.

– Железное сердце города, – пробормотал Гильермо под нос и через минуту запоздало удивился. Откуда у него эта фраза? Должно быть, слышал где-то. Сегодня за окном было на удивление ясно, видно даже тусклое солнечное пятно. Широкие плечи станков маслянисто блестели. Пахло горящим мазутом, запах пробивался сквозь респиратор и будто оседал влажной пленкой на лице. От нее никак не избавиться, но можно привыкнуть.

Гильермо сосредоточенно кивнул. Привыкнуть ко всему можно.

Под ногами у бога скорчился белесый призрак того, кто придумал сердце города. Он тоже уже привык.

По небу елозили широкие лучи прожекторов. Цеппелины шли на север. Гильермо видел, как, раздвигая небо серыми жесткими корпусами, уходят они во тьму. Тишина. Они были огромны, эти киты поднебесного моря, они ворочались плавно и тяжело, обтекаемые воздухом Города, маслянисто-вязким и горьким от гари многочисленных заводов.

Город работал на износ. В военное время каждый должен занять место у станка. И работать, работать, работать, как если бы враг уже стоял у стен города, и надо делать, делать и делать снаряды круглые сутки, постоянно.

Теперь каждый раз по дороге с работы он ловил странное ощущение у себя в груди. Сосущая пустота. Чем ближе к последнему повороту перед домом, тем сильнее тянуло. Скорее всего, разболталась одна из деталей поддерживающего хомута. Но Гильермо хотелось думать, что во всем виновата она.

А точнее, ее лицо. Прозрачно-фарфорового цвета, с тонкой линией губ, с чуть вздернутым носиком и высоким лбом. Гильермо всё хотел заглянуть ей в глаза и узнать, какого они цвета.

Мимо прошагал патруль. В груди у Гильермо заныло, будто вонзили тупую игру… И тут же отпустило. Она вывернула из-за угла и пошла ему навстречу. Девять шагов, он считал. Первый, второй, третий… Вдруг над головой у девушки мигнул и через мгновение взорвался снопом оранжевых искр уличный фонарь. А она, замешкавшись, посмотрела вверх. И по щекам ее скользили радужные квадратики света, а под ногами расцветал блестками асфальт.

Гильермо даже остановился. Он оперся о стену, чтобы не упасть, и, прикрыв глаза, мерно раскачивался в такт своим мыслям. Они бежали слишком быстро. Непривычно. И не поспеешь следом.

– Вспышка, – прошептал он, а потом еще раз, пробуя слово на вкус. – Вспышка. Ее… Я хочу ее сфотографировать.

В квартале от его дома был парк. Старый, скрюченный и черный. Те деревья, которые еще не были сломаны, тянули к слепому небу узловатые пальцы. Как у покойника, который сгорел. Или попал под кислотный дождь.

За неровной гребенкой кустов плескалась грязная вода. Когда-то – Гильермо закрыл глаза и несколько раз тряхнул головой, вспоминая, – здесь плавали… Как же их называли? У… уточки. Маленькие игрушечные птицы. Скользили по глади пруда и отбирали друг у друга хлебные крошки.

Тогда по берегу пруда гуляли люди. Парочки. Семьи. Одиночки – руки в карманах, пальто нараспашку, лица подставлены ветру…

Теперь здесь было не так. Не так уютно, вот правильное слово.

– Зачем ей идти сюда? – подумал Гильермо. – Она не придет. Свидание проще назначить на площади Будущего.

Проще. Но Гильермо почему-то казалось, что ей там не понравится. Ведь это механический бог, а она… она была живая. Не такая, как все.

По аллее, загребая носками ботинок черный песок, брел старик. Карикатурно выряженный, словно картинка из старого журнала. Гильермо помотал головой, отгоняя наваждение, отвернулся и несколько секунд просто рассматривал медленный поток машин. Когда он опять взглянул на аллею, галлюцинация исчезла.

Он не мог быть настоящим, этот вырезанный из глянцевого фотографического картона призрак прошлого.