– Вы представляете себе все в слишком мрачных тонах, сеньор Хаклют, – проговорила сеньора Посадор после продолжительной паузы.
– Не совсем. Мы привыкли считать, что наши возможности ограничены неподвластными нам силами. До тех пор, пока эти силы не подвластны никому и мы все в одинаковом положении, мы миримся с этим. Однако знать, что есть люди, которые управляют этими незримыми силами, – совсем другое дело.
– И все же нами управляют другие, ведь нередко мы имеем дело с абсолютистскими режимами. И даже вами, с вашей свободой действий, разве вами не руководят люди, контролирующие какие-то моменты в экономике? Скажем, хотя бы те, кто оплачивает ваш труд?
– Это меня особенно не волнует. Меня волнует нечто совсем другое. Допустим, в каком-нибудь ресторане в полдень повара готовят определенное количество каких-то блюд, столько приблизительно, сколько клиентов выберет их в сегодняшнем меню. Повара уверены, что постоянные посетители выберут именно эти блюда и у них не останется ничего лишнего. Видите ли, в этом и скрыт весь ужас: даже сами повара не заметят, что что-то изменилось.
Сеньора Посадор поежилась.
– Простите, если я сказал что-то неприятное, – извинился я.
– Отнюдь, сеньор. – Она посмотрела на часы. – Но я чувствую себя как-то неловко с вами, сама не знаю почему.
Она поднялась, явно занятая какими-то своими мыслями.
– Прошу простить меня, но у меня назначена встреча. Хочу надеяться, что, – она мило улыбнулась, – незримые силы не помешают нам увидеться до вашего отъезда. До свидания, сеньор. И желаю вам успеха в вашей игре.
Я быстро поднялся.
– Благодарю вас. Желаю вам того же. Не согласитесь ли вы поужинать со мной до моего отъезда, чтобы хоть как-то скрасить мои последние дни здесь?
Она покачала головой, уже не улыбаясь.
– Нет, – спокойно ответила она. – Я не могу воспринимать вас больше просто как человека. Поймите меня, вы для меня – подручный тех сил, против которых я борюсь. Я предпочла бы, чтобы все было иначе…
Она повернулась и вышла.
Вечером я не находил себе места. Мне хотелось расслабиться, я спустился в бар, но и это не помогло. Я решил пройтись. Вечер был теплым, дул легкий бриз.
Гуляя, я вспомнил о мужчине, который сидел рядом со мной в самолете, летевшем из Флориды, том самом, который одинаково хвастался и своим европейским акцентом, и приютившей его страной. Когда я расплачивался за ужин, то обнаружил в бумажнике его визитную карточку. Звали его Флорес. Я вспомнил, как думал тогда про себя, что знаю о его городе больше, чем он, хотя ни разу там не был.
Что я знал тогда? И знал ли вообще что-нибудь? Тогда я не мог бы сказать, как могу сейчас, что вон тот мужчина, который слишком быстро проскочил перекресток на европейской спортивной машине, вероятнее всего, сторонник гражданской партии, а потому длиннолицый индеец, зажигающий свечу перед фигуркой богоматери в стене, из принципа ненавидит его. Я не мог тогда сказать, что вон та старуха, которая несет на руках заспанного младенца, больше беспокоится о здоровье принадлежащего семье скота, чем ребенка, – ведь калека годен еще на то, чтобы просить подаяния, а вот больное животное не годно ни на что.
Господи, какое могущество ждет всякого, у кого есть решимость и терпение использовать знание человеческой натуры!
На протяжении всей истории демагоги и диктаторы пользовались этим! Но это были дилетанты, эмпирики, и в конечном счете отсутствие знаний приводило их к катастрофе. Нельзя управлять людьми, если вы не контролируете полностью не только внешней стороны их жизни – условий существования, свободы передвижения, законов, правил, но и гораздо более тонких моментов – предрассудков, страхов, убеждений, любви, неприязни.
Я безответственно болтал тогда, что хорошо бы создать математические модели, аналогичные тем, которыми я пользовался в своей работе, которые были бы предназначены для определения поведения человека вообще и в конкретной ситуации в частности. Сейчас же меня осенило, что теперь я, пожалуй, располагаю чем-то похожим на такие модели.
Допустим, я поеду отсюда работать над питермарицбургским проектом – крупнейшей планируемой в Африке транспортной системой. Там я буду вынужден считаться с местными условиями, следовать указаниям, предусмотреть все, что положено для белых и цветных. То же самое и здесь. Учитывать обстановку на месте…
Зачем меня вообще втянули в это дело? Отнюдь не потому, что возникла реальная транспортная проблема. Просто совокупность политико-правовых аспектов потребовала решить транспортную проблему, чтобы легче прошло непопулярное решение. Мне очень хотелось верить, что я сделал все, что мог. Но факт остается фактом: я не выполнил свою работу. Моя работа осталась несделанной. Я выполнил грязную работу за людей, у которых не было необходимых знаний, чтобы сделать ее самим.
Читать дальше