Даниил Гольдин - Сон негра

Огонь спал, в комнате стало темнее, черный я все так же покачивался, залипая в костер.

Я еще раз попытался заглянуть ему в лицо, но Пифа кинула в меня чем-то дряблым, вновь пресекая мои потуги.

Петушиная голова. Перекошенный клюв, мутные глазки, вялый гребень. Я сбросил огрызок на солому и вытер руку:

– Зачем мне это?

– Пожевал бы. А его не трогай.

– Я сыт, – кажется, я действительно больше не чувствовал себя голодным.

– Тогда дай назад.

Я швырнул голову, она поймала и перебросила черному мне:

– На, съешь потом, иначе рвать будет.

Он послушно поймал подачку одной рукой и закинул в тот же карман, куда Пифа поместила свою записку для Б

– С кем из нас ты разговариваешь?

– С Пушкиным, с кем же еще?

– Ясно. Скажи, почему мне нельзя его касаться? Я только хочу посмотреть, какие у него… у меня сейчас глаза.

– Нельзя, милок.

– Почему?

– Ограничения методики. Хотя… – она заглянула в котел, – собственно, что это я? Все готово. Белый, его больше не нужно занимать.

Разорванная щека поворачивается ко мне, тень плавно уходит с его глаз, меня дергает к нему всем телом, я кувыркаюсь: котел, старуха, цилиндр – и все встает на свои места. Я не могу понять, видел ли его глаза, и какими они были – только черноту, в которую провалился.

Голова кружится. Белый снова сидит в своей позе по-турецки слева от меня.

– Так у нас поменялись глаза?

– Для меня – нет. Для тебя – не знаю.

– Я не могу их увидеть?

– Побочный эффект. Чтобы что-то там сходилось у шибко умных. Без парадоксальных осложнений. Духовность с наукой с трудом уживаются. Но я не разбиралась. Я, знаешь ли, больше практик. В отличии от него, – она указала на белого. – Много всякого умеет, но все равно бесполезный. Слишком идеальный. А вот тебе придется потрудиться, раз уж приспичило писать шедевр.

– Приспичило? Мне это нахер не сдалось, – я отвечаю резче, чем мне на самом деле хотелось. Вырвалось.

– Ну а зачем ты тогда ко мне пришел? Сам Граф просил тебе сварить.

– Вот ему оно и надо, что бы вы там ни варили. Граф заладил ту же песню, что и государь – батюшка: стихи гениальные подавай, Русский Дух изволь накормить. А я просто не хочу висеть в коконе тысячу лет, впав в немилость.

– У тебя что, все так увлекательно в жизни? – она затряслась от сухого хихиканья.

– Меня не вдохновляет такая перспектива существования. Текущая тоже не фонтан, но…

– Текущая не фонтан, – повторила бабка и снова зашлась смехом.

– … Мне кажется, неуместно говорить, что мне приспичило, – уже с искренним раздражением закончил я.

– Ох, – бабка крякнула и поднялась на ноги, – сосунки, что один, что другой. И зелья-то на вас жалко, а кто-то выдумал на вас всю Духовность слить. Ресурсный менеджмент в этой стране всегда был ни к черту. Ладно, уже сварила. Не пропадать же.

Она выудила из-под вороха юбок маленький стеклянный пузырек, зачерпнула ложкой варево и осторожно влила в него, потом еще, пока пузырек не наполнился на две трети. Тогда старуха пошуровала ложкой на дне котелка, несколько раз попыталась выудить что-то из него, но оно соскальзывало.

– Достань, будь полезным.

Белый, ничего не говоря, сунул руку в котел и достал ей разварившийся лягушачий глаз. Кипяток не беспокоил его. Рука осталась сухой.

Старуха взяла глаз ногтями с его ладони и затолкала в пузырек, вытащила из складок пробку, сморкнулась этой же рукой, макнула пробку в слизь, закупорила пузырек, обтерла его о юбку, достала блокнот с карандашом, нацарапала что-то на листе, вырвала, приложила к пузырьку, сунула блокнот назад, скатала с карандаша резиновое кольцо, растянула его, перехвалила им бутылочку вместе с листом и протянула мне.

Я принял пузырек, покрутил в руках: «Вдохновение?» – написано. Именно так, с вопросом. Неуверенное такое вдохновение. Сомневающееся.

– Сморкаться обязательно было?

– Нет. Чтобы пробка крепче сидела. Ишь, брезгливый какой! – заворчала старуха, – не помрешь, поди. Измельчали вы, поэтики, – она склонила голову набок и сощурилась:

– Раньше хоть любовь, долг, терзания… А сейчас… сплошная политика. Все вопросы о том, какой порядок в головах будет… В одной голове, – добавила она, чуть задумавшись, и умолкла, видимо, удовлетворившись своей речью.

– Не ворчи, лучше скажи, что с ним делать, – примирительно говорю.

Белый перевел на меня свои черно-белые глаза и наблюдал.

– Пить или выпаривать, на любителя, – старуха зашлась клекочущем смехом. – Говорила же: может получиться жестковато, так что следи за содержанием. Перо лучше хищника бери. Филина. Я закинула немного крошек прошлогоднего хлеба – будет такое сыпучее беспокойство, когда читаешь. Но не юмори особо, плохо выйдет: побочный эффект. Щенячьх носов три, а не два, но это не так важно, в остальном все классическое: стрелка часов, лягушата, снег, кружево с чулка, червивые яблоки… да все равно ты не поймешь, зачем я старая тебе это рассказываю? А! Вот коровий глаз только один положила, – граф говорил, что ты и так весь из себя безысходный. Кажется, все. Теперь проваливай.