Петр Ингвин - Смыжи

Дома Гаврила Иванович распорядился, едва связь с Горбовским прервалась:

– Расходники для нового принтера.

Он впрыгнул в костюм для полета, схватил домашний принтер с только что отпечатанным картриджем и помчался на птерике строго на север.

В дороге они с другом разговаривали, попутно Гаврила Иванович решал вопросы по работе и успокаивал переживавшую за него Леночку. Птерик жмурился от слепящей белизны и вымораживающего ветра, его морда покрылась льдом, а крылья – инеем. Шлем постоянно самоочищался, иначе его постигла бы та же участь.

Пришло время, и впереди возникла оранжевая точка. Птерик чуть ли не со вздохом облегчения снизил скорость, которую от него требовали держать максимальной, и устало пошел на посадку.

Горбовский сидел на снегу, поджав ноги, и это взрослое существо, лишь с некоторой натяжкой напоминавшее человека, уже странно было называть Павликом – именем восторженного парня, искавшего счастья и нашедшего его в упоении работой. И не из-за возраста: Горбовский не только повзрослел, он очень изменился, и большинство людей при сравнении Павликовых «до» и «теперь» признали бы, что «очень» – сказано слишком мягко. Одежды он не носил, кожу по всей поверхности покрывал густой мех – похожий на медвежий, но оранжевого цвета, чтобы заметить издалека. Из меха выглядывали с трудом узнаваемые, закрывавшиеся толстыми веками, маленькие глаза. Между заросших мехом пальцев виднелись перепонки для плавания.

– Еще есть жабры, – сказал Павлик разглядывавшему его Гавриле Ивановичу. – Подолгу живу под водой, подо льдом через полюс добирался до Америки. Не представляешь, сколько на дне интересного. Я об этом напишу в следующих книгах. А сил у меня теперь – ого-го! – Он поднял лапищу, чтобы продемонстрировать нечеловеческий бицепс. – Вплоть до Земли Франца Иосифа нет ни одного белого медведя, которого я еще не поборол. И с моржами плаваю наперегонки, но тут пока похвастаться нечем. Но у меня все впереди.

Они обнялись. Затем Гаврила Иванович включил питание принтера, ввел расходники. Один за другим вывалилось несколько прямоугольных блоков, они раскрылись, соединились и рядом с первым принтером вырос его аналог. Павлик ввел запрос и поднес руку-лапу, чтобы устройство распознало приоритетный чип и переключило оплату на него. Загудели вгрызшиеся в лед датчики. Здесь нужных элементов не найти, и для изготовления заказанных предметов придется ждать, пока прилетит доставка.

Павлик прервал молчание:

– Ты настоящий друг. И настоящий герой. Я напишу о тебе книгу.

– Запрещаю, – сказал Гаврила Иванович. – Если узнаю свою жизнь или себя в ком-то из героев – ты мне больше не друг.

– Хорошо. Я напишу так, что ты себя не узнаешь.

– Звучит угрожающе, но все равно спасибо. И моя жизнь…

– Ее ты тоже не узнаешь. – Павлик помолчал, глядя в снег. – Никто не узнает. Не будет ничего общего.

– Но книга будет обо мне?

– Да.

– Без меня?

– Да.

Гаврилу Ивановича стало подбешивать. В голосе пробилось раздражение:

– О чем же будет книга, если она обо мне, но категорически без меня?

Павлик снова помолчал.

– О дружбе, – донеслось, наконец.

Гаврила Иванович уложил принтер на птерика и остановился, прежде чем сесть в седло.

– Вернуться в мир не хочешь?

Павлик усмехнулся:

– Зачем? И что это – «мир»? Мир – это материализовавшийся парадокс, без диалектики не понять. Помнишь, у Короленковского безрукого: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Здесь я счастлив.

– Но когда потребовалась помощь, ты связался не с автоматической доставкой, а со мной.

– Ты – друг. Когда тебе потребуется помощь – я к твоим услугам. Если понадобится, даже приеду для этого, как говоришь, «в мир». Но только, чтобы помочь. Каждому свое, и свое счастье я нашел. Вот оно.

С невыразимой любовью он обвел взглядом сверкающий лед.

Гаврила Иванович оставил друга в одиночестве. Живое общение подняло каждому настроение и придало заряд энергии. Вроде бы ничего не произошло, просто пересеклись во времени-пространстве два человека. Просто увиделись. А как много это значило для души каждого. Нет, поток потоком, а без живого общения человек – не человек, а нечто вроде файла в потоке. Чтобы понять, что такое человек, нужно дать ему шанс проснуться. В конце концов, разбудить его в себе насильно.

В тот раз птерик оказался незаменим, потому что сидеть несколько часов в ожидании, пока починят дискар или прибудет какой-нибудь вызванный транспорт Гаврила Иванович был не состоянии. Птерик тоже был живой. Жизнь – она, как говорится, и в Африке жизнь. И никакой кофе из принтера не заменит лично выращенного и с любовью приготовленного, потому что человек остается человеком, ему нужны чувства, а не просто вещи или услуги. Чувства – это сила. Когда-нибудь наука это поймет и возьмет на вооружение.