Андрей Но - Субъект. Часть третья

Встав подальше от обрыва, я впился взглядом в выступ. Прочувствовал все его величие, его темперамент, скрытые от глаз слабости и предпочтения. Он стал частью меня. Тяжелой, неподвижной и атрофированной, но все же частью. Я изготовился его содрогнуть. Расставил ноги чуть поудобнее, вознес руки к небу, сосредоточился на движении, что должно было вовремя сопроводиться сильнейшим скачком электричества в моих мозгах и… какой-то острый камешек кольнул в ступню.

В глазах полыхнуло болью, я осел на землю и с немым криком вцепился руками в свою ступню. Ее ужасно свело, мышцы в ней дрожали, грозясь порваться. Нельзя, нельзя ни на что в этот момент отвлекаться!.. Еле утихомирив боль, я неловко встал и начал снова сосредотачиваться, но в этот раз уже максимально абстрагировавшись от всего, что не входило в фокус моего намерения.

Горный выступ дал мне молчаливое согласие. Изготовка…Разряд! Внутри камня будто взорвалась граната, его прилегающую к обрыву часть разорвало, небо затмило облаком пыли и крупных осколков. На землю посыпался град из увесистых булыжников. Сам же выступ, разваливаясь на куски прямо в воздухе, лавинообразно стал обрушиваться вниз.

От неожиданности я заметался на месте, нелепо прикрывая голову руками. Рядом со мной взрыхляли землю падающие снаряды, а со стороны склона шла настоящая лавина из скрежещущих камней. Опомнившись, я изо всех сил прыгнул в сторону речки. От испуга, сила прыжка вышла просто колоссальной. Я перелетел всю речку и грохнулся о склон, что нависал над ней. Отсюда обрушившийся выступ был как на ладони. Саму же стену обрыва прорезала ветвистая, как удар молнии, трещина. С ошалевшим лицом я еще долго смотрел на затихающий на соседнем берегу обвал. Наверное, именно так я тогда разнес ночной клуб…

В тот день я продолжал исследовать этот синергетический эффект уже на объектах помельче. Деполяризация всей моторной коры, как выяснилось, несла абсолютно разрушительные последствия не только для того, чем управлял, но и для самого мозга. С каждым новым разом я стал отчетливее чувствовать сразу после разряда необъяснимую слабость в теле. Как бы сами по себе мышцы были в порядке, полные сил, но они неохотнее выслушивали команды и теряли прежнюю организованность в выполнении таких простых задач, как, например, удерживать меня в положении стоя. Колени могли неожиданно подогнуться, а мелкая моторика пальцев рук вовсе становилась неуклюжей, как у больного церебральным параличом.

Но к счастью это в считанные минуты проходило. И если я использовал щадящие разряды, в полсилы, то такие побочные эффекты практически не давали о себе знать. Я учился выстреливать сигналом плавно и даже бесперебойной очередью, когда того требовала стабилизация в воздухе слишком раскидистого объекта. Удержание внимания на намерении и на собственных мозгах, в которых это самое намерение формировалось одновременно, было необычайно сложной и легко выводящей из себя задачей. Это напряжение каждый раз было сродни тому, что испытываешь в момент решения какого-нибудь логического парадокса, что требовал свести начало и конец. Но постепенно я приноравливался к этому умению.

Незаметно подкрадывался вечер. Источающийся шлейф от материи кренился в небо. Последнее время я ориентировался по нему, как по наручным часам. Ночью эта призрачная стрелка тянулась на запад. В полдень на восток. На рассвете она уходила прямо в землю, а на закате подпирала темнеющий небесный свод. Мое влияние на нее не распространялось, равно как и на солнечный свет, однако с ним у нее не было ничего общего. Ее я воспринимал исключительно алиеноцептивно. И то, только когда по-особому навострюсь.

Усталый, но довольный, я брел к себе домой. Миновал ежевичные плантации, пересек огромную живописную поляну и, наконец, вторгся во мрачные владенья хвойного леса. Здесь всегда было так тихо и умиротворенно, как в гробнице. Здесь не было ни души. Столько раз я уже в этом убеждался, что последнее время к предостережениям алиеноцепции почти не прибегал. Я в целом от нее уже успел устать еще когда жил в городе. Только поначалу, когда она только открывала передо мной новые, недоступные человеческому глазу миры, я мог часами не выходить из этого режима восприятия. Но время шло, все новое и непривычное приедалось. Я стал забывать, как выглядит игнорируемая мной реальность и, как следствие, страшно по ней изголодался. Мне больше не хотелось попусту отвлекаться от созидания здешних красот, тем более что повода для этого не было. Как и общественности, здесь не было ни малейшего повода и для паранойи.