Анатолий Дроздов - Денарий кесаря

Я занял позицию у края стола и стал ждать. Навстречу, уворачиваясь от нагонявшего ее кряжистого центуриона, бежала полногрудая плясунья. Прыгнув вперед, я схватил ее поперек тела. Руки мои скользнули по масляной коже, но я предусмотрительно присел. Танцовщица рыбкой взлетела на мое на плечо, где и замерла, плотно схваченная за набедренную повязку. Я встал с добычей, гордо поглядывая по сторонам.

— Отдай! — закричал подбежавший центурион. — Она моя!

— Что ж не поймал ее? — усмехнулся я.

— Ты помешал мне! Отдай!

Горячий бок плясуньи грел мне щеку, я слышал, как она дышит, и заупрямился.

— Не отдам!

— Да я тебя! — центурион зашарил у пояса. — Узнаешь Луция Приска!

— Приск! — раздался позади бас Пилата. — Оставь гостя в покое! Бегать надо быстрее!

Центурион бросил на меня злобный взгляд и отошел. Я опустил добычу на пол.

— Меня зовут Медея! — горячо прошептала мне на ухо плясунья. — Любой раб за сестерций отведет тебя в мою комнату. Приготовь серебряный денарий, и ночью ты захлебнешься от счастья!

«Скажи это Приску!» — хотел вымолвить я, но, вспомнив наставления Валерии, промолчал. Кивнул.

Плясунья убежала, я вернулся к столу.

— Как тебе удалось? — полюбопытствовал Пилат, когда я подошел, и сам же ответил: — Умен! Первым из гостей догадался! Герой! Герою положена награда, и этой ночью ты ее получишь. На Медею еще никто не жаловался! — Пилат захохотал.

Я глянул в зал. Моя удача не осталась незамеченной, и те из гостей, кто был потрезвее, переняли прием. Римляне несли на плечах похищенных сабинянок, те довольно визжали и болтали в воздухе ногами. Аким сумел схватить сразу двоих, одну из танцовщиц он великодушно скинул на руки Леониду, и за дальним столом началось знакомое мне перешептывание. Поскольку на пиру у Пилата рабам возлежать не полагалась, переловленные танцовщицы скоро убежали, застолье продолжилось. Я с удовольствием покинул бы зал вместе с плясуньями, но Валерия велела ждать… От скуки я стал прислушиваться к разговору Пилата с отцом, и сразу понял, что обсуждают они отнюдь не прелести сириек.

— Ты не знаешь этой страны и этих людей! — сердито говорил Пилат. — Иудей станет чеканить монету с ликом императора? Они наши денарии брать в руки брезгуют! Их бог, видишь ли, запрещает изображать людей! И ведь не прикоснулись бы, не вели мы платить подать Риму таким серебром. Знаешь, кто у них самый презренный человек? Сборщик налогов, мытарь по-местному! У нас это почтенная должность, люди готовы на многое, чтоб ее занять, а у них мытарь — изгой. По двум причинам. Во-первых, собирает подать ненавистному императору, во-вторых, постоянно имеет дело с монетами, где этот император изображен. Проклятое племя!..

— В провинции живут не только иудеи, — возразил отец. — Есть греки, римляне.

— Греки сплошь заняты торговлей, а римлян — горстка!

— Не совсем горстка, да и горсть горсти рознь… Помнишь Марка Антония, прокуратор?

— Помню!

— Когда они с будущим Августом делили Рим, Антоний выбрал восточные провинции. Почему?

— Из-за Клеопатры.

— Нет, прокуратор, Клеопатра помогла Антонию эти провинции потерять — вместе с жизнью. Марк Антоний, чтоб о нем не писали, был отличным полководцем и знал, что легионы, расквартированные на востоке, лучшие. С ними он мог завоевать мир.

— Не завоевал…

— Легионы не захотели сражаться с братьями, которых вел Август. А если б захотели, неизвестно, кто правил Римом сейчас.

— Тиберий Цезарь Август! Кто ж еще?!.

— Ценю твою преданность императору и сам его почитаю, потому поручение консула исполню добросовестно.

— Исполнить можно по-разному, — раздражено сказал Пилат. — Что ты станешь делать, если выяснится, что никакого заговора нет, а эти монеты — всего лишь глупые фальшивки?

— Так и доложу Сеяну.

— Консул будет недоволен. Он ждет сообщения о заговоре.

— Консул велел мне докопаться до истины, а не придумывать, чего нет.

— Он так и сказал? — недоверчиво спросил Пилат.

— Так, прокуратор!

— Клянешься?

— Юпитером!

— Рад слышать это, — улыбнулся Пилат. — Признаться, когда мне доложили: приехал сенатор с поручением от консула, я подумал: «Беда!» Если б ты знал, Луций, сколько гадостей пишут про меня в Рим! Эти иудеи — первые кляузники в мире! Они нападают на моих солдат, солдаты, естественно, дают отпор наглецам, убитые и раненые с обеих сторон — что же? Будь это другая провинция, вождей племени обвинили бы в мятеже и распяли. Но это Иудея! Первосвященники, не отрицая самого факта нападения (попробуй отрицать, когда убитых возят повозками!), пишут в Рим, что Пилат спровоцировал бунт! Дескать, Иерусалим — священный город, в него нельзя вносить изображения животных и людей, а легионеры прокуратора вошли со своими орлами и изображениями императора на вексиллиях, чем оскорбили чувства верующих! Ты слышал такое! Мы, выходит, должны ходить по своей провинции без орлов и знамен!