Анатолий Дроздов - Денарий кесаря

— Море спокойное, — сказал он, — разреши готовить пищу, господин!

Леонид внимательно посмотрел на небо. День стоял холодный, но солнечный, на небе почти не было облаков. Ветер гнал волны, но они были небольшими. Волны несли либурну, плавно покачивая с кормы на нос.

— Готовь! — согласился Леонид.

Меня разобрало любопытство: как собираются варить еду на судне, где, как я успел заметить, нет кухни и даже печи? Скоро я получил ответ. Несколько матросов, пыхтя, вытащил на палубу большую бронзовую жаровню на ножках, приклепанных к листу металла. В жаровню один из матросов высыпал мешок угля, второй плеснул из амфоры черной пахучей жидкости.

— Что это? — заинтересовался Аким.

— Земляное масло, — ответил помощник.

Аким ткнул пальцем в жидкость, растекшуюся по углям, понюхал и понимающе кивнул. Матрос высек огонь, и жидкость вспыхнула ярким, дымным пламенем.

— Так и судно сгореть может! — недовольно сказал отец, отступая.

— Не сгорит! — успокоил трерах, указывая на двух матросов в стороне. Один из них держал наготове большое ведро, полное морской воды, второй — мокрую шкуру. — Готовим на борту, когда море позволяет. В другое время — на берегу или едим всухую. Хватит еще сухомятки…

Большое пламя в жаровне быстро угасло, появилось малое и ровное — от углей. Тут же двое матросов ловко укрепили над жаровней большой котел, в который налили воды из амфоры. Когда вода закипела, помощник триерарха (как я понял, он выполнял и обязанности кашевара), всыпал в нее дробленую пшеницу и добавил мелко порубленной копченой свинины. Варево забулькало и скоро по судну поплыл приятный запах. Привлеченные им, на палубу стали выбираться гребцы и свободные матросы. Каждый из них держал в руках небольшой глиняный горшочек.

— Почему у них горшки, а не миски? — удивился Аким.

— Увидишь! — усмехнулся триерарх.

Скоро варево поспело, помощник зачерпнул из котла ложкой и поднес ее Леониду. Тот попробовал и кивнул. Команда стала выстраиваться в очередь. Помощник клал каждому в горшочек черпак варева, стоявший рядом матрос выдавал по куску хлеба, второй подносил кружку разбавленного водой вина. Матросы и гребцы доставали ложки и, усевшись на корточки вдоль борта, жадно ели, дуя на горячее варево. Вот первый из ужинавших выскреб свой горшочек ложкой, достал веревку, накинул петельку на горлышко посудины и бросил за борт. Достал, поболтал внутри рукой и вылил содержимое за борт.

— Понял? — улыбнулся Леонид Акиму. — Миску к веревке не прицепишь!

— А если горшок побьется? О борт?

— У нас их полтрюма! — махнул рукой Леонид.

Мы были гостями, и нам варево подали в мисках. Вместе с триерархом мы спустились вниз, где между скамьями помощник примостил длинный складной столик, на котором едва уместились миски, чаши для вина и блюдо с наломанным хлебом. Я только вздохнул, вспомнив наши римские пиршества. Оказалось, зря. Едва мы покончили с варевом, оказавшимся на диво вкусным, помощник принес глиняную сковороду со скворчащими колбасками — триерарх принимал гостей достойно.

Едва мы покончили с ужином, как стемнело. Тусклого света масляного фонаря было недостаточно для написания слов на воске, и мы с Акимом выбрались наверх. Закутавшись в плащи, мы сели у мачты, и Аким стал рассказывать мне о море, произнося скловенские слова, а затем переводя их на латынь. Мы так увлеклись, что чуть не замерзли на ветру. Кутаясь в плащи, мы, наконец, спустились вниз и повалились на скамьи — спать…

К концу второго дня плаванья я знал «Дельфин» до каждой дощечки. Погода стояла ясная, времени было много, и я облазил либурну с кормы до носа. Это было не трудно — наше суденышко имело тридцать шагов в длину и десять — в самой широкой части. На палубе имелось три люка, сквозь которые в ясные дни свет проникал внутрь. В хорошую погоду открывали для света и воздуха круглые окошки для весел, обитые по краям толстой буйволовой кожей, в остальное время они запирались прочными щитками. Весла лежали на помосте у скамей, прихваченные веревкой; по команде гребцы брали их, просовывали в отверстия и усаживались спиной к носу. Либурны относятся к разряду бирем, то есть здесь сидят двое гребцов в ряд — каждый у своего весла. У виденной мною пентеры одним веслом двигают трое, шесть гребцов сидят в одном ряду. Есть суда, у которых два ряда весел, и на каждом по несколько гребцов — это такие громадины! На палубе у них стоят башни, где в бою располагаются стрелки. На носу и корме, а также вдоль бортов этих кораблей установлены скорпионы, баллисты и другие метательные орудия — целые крепости на воде! У нас ничего этого не имелось.