Владимир Колганов - Советник президента

– Ужасно! Но книги, книги…

– Книг не пишут, да и читать давно все разучились.

– Не могу поверить! Это же конец всему!

– Я тоже не верил, пока мне не предъявили доказательства. Вот поэтому и хлопочу о том, что надо что-то срочно менять, иначе будет поздно.

– Ну а такие люди, как профессор Преображенский или доктор Борменталь? Неужели и они… – услышанное настолько потрясло Булгакова, что в его мозгу смешалось всё, и персонажи его произведений, и эта жуткая реальность, которая наступит через много лет.

– Есть версия, что часть людей предвидела эту опасность и вовремя покинула планету.

– Возможно, основали поселение на Луне?

– Вот это вряд ли, воздуха не хватит. Хотя всё может быть… Но представляется более реальным, что они отправились в полёт по Вселенной в поисках иной цивилизации. Ищут, но вряд ли когда-нибудь найдут, – Платов помрачнел, но через несколько мгновений вдруг встрепенулся: – Что это мы всё о грустном? Ладно, если с Кутаниным не получилось, ещё что-нибудь придумаем. А вот не могли бы вы помочь ещё в одном очень важном деле? Видите ли, одна из моих дочерей мечтает получить ваш автограф. Так как? – лукаво улыбнулся Платов.

Булгаков был слегка ошарашен.

– Мне конечно лестно, однако стоило ли ради моего автографа совершать такое рискованное путешествие?

– А почему бы нет? – удивился Платов. – У нас теперь в моде одиночные плавания на яхте вокруг света и прочие экстремальные виды спорта. Да вот и вы пишете свой роман о сатане… Это ведь тоже риск, но он вполне оправдан, потому что через тридцать лет роман переведут на многие языки и будут издавать тысячными, миллионными тиражами!

Приятно слышать, когда тебя так хвалят, хотя и с явным опозданием. Самое важное для писателя, чтобы его читали, ну а всё остальное к этому приложится. Но тут возникла неувязка.

– Простите, я не знал… Надо было принести хотя бы афишу «Дней Турбиных», но, увы, не ожидал, что так получится. Может быть, вы захватили что-то из моих книг, чтобы я там расписался?

– Это невозможно! – покачал головой Платов и, видя недоумение Булгакова, пояснил: – Видите ли, Михаил, рукописи, как всем известно, не горят, но книги не выдерживают перемещения в прошлое. Страницы превращаются в труху.

– Почему так?

– А вы представьте, что на вашем столе лежат рядышком и недописанная рукопись «Мастера и Маргариты», и пахнущая типографской краской книга с тем же названием. Это же абсурд, это против всякой логики!

Тут нечего было возразить. Однако как же быть с автографом?

– Пожалуй, я распишусь на одной из этих книг.

Булгаков указал на книжный шкаф, и, подойдя к нему, стал перебирать книги, все с золотым тиснением на корешках. И наконец, нашёл.

– Вот то, что нужно! Гоголь, это мой любимый писатель. Если не возражаете, я распишусь на первой странице «Мёртвых душ». Думаю, хозяйской библиотеки не убудет.

Платов поморщился.

– А чем вам не нравятся «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Я когда-то зачитывался этими рассказами. «Мёртвые души»… это слишком мрачно.

– Извольте, – Булгаков достал другую книгу. – Кстати, а как зовут вашу дочь?

– Это неважно, – сказал, как отрезал, Платов.

«Видимо, и впрямь у них не всё в порядке, если детей скрывает от народа. При Сталине всё гораздо проще».

Пришлось написать так: «В.В. Платову на добрую память о нашей встрече. 22 марта 1937 г.». И поставил подпись.

– Ну что ж, Михаил, – воскликнул Платов, принимая из рук Булгакова драгоценную книгу, – после деловых переговоров пора бы и перекусить, чем бог послал. Прошу к столу.

Булгаков уже понял, что на сей раз обойдётся без черепов, наполненных чьей-то кровью, но вместе с тем хотелось бы, чтобы осетрина была нужной свежести, не как в Торгсине на Смоленской.

Тут отворилась дверь, и под звуки свадебного марша вошли всё те же – во главе процессии была тётка в зеленоватом выцветшем трико, которое частично прикрывал жёлтенький передник. Перед собой она катила тележку, на двух ярусах которой расположились тарелки с осетриной и лососиной, баночки с паюсной и красной икрой, маслице на отдельной тарелке, немного зелени и конечно хлеб нескольких сортов. За ней секретарь вкатил ещё одну тележку, сплошь уставленную бутылками, причём все этикетки были на иностранных языках – Булгаков смог рассмотреть только французское «Бордо», но водки почему-то не было. «Неужто всё везли с собой? Или заранее запаслись валютой?» А в завершение этого торжественного шествия в столовую вступил Моня – он скоренько произнёс то ли какое-то приветствие, то ли застольный тост, дожидаясь, пока будут расставлены тарелки. Это бессмысленное бормотание вполне резонно Булгаков пропустил мимо ушей. Но вот прислуга удалилась, и можно приступать к трапезе.