Сара Гэйли - Магия лжецов

– Значит, ваши родители знают об этом.

И снова внутри меня что-то сжалось.

– Папа знает. Мама знала до того, как умерла. Но все нормально, – добавила я, предвосхищая промелькнувшую на его лице панику «о боже, я наступил на мину». – Нет, конечно, это не нормально, но все в порядке. Прошло много времени.

Бармен смотрел на меня с безграничной искренностью.

– Мне жаль, – сказал он, и в эту секунду я чуть не зашипела: ненавижу, когда люди так говорят.

– Правда, все хорошо. Это произошло, когда я училась в средней школе. Табита тогда была в Хедли, а я дома. – Я предвидела вопросы, которые он собирался задать, потому что их всегда все задают. Я перестала на них отвечать в тот миг, когда они перешли в разряд вопросов, на которые я могла ответить. Эти вопросы превратили меня в человека, никогда не говорившего о своем прошлом. – У нее был рак. Желудка. По крайней мере, там он сначала появился.

Большего ему знать не нужно.

Не нужно знать о том, что долгое время мы ни о чем не подозревали – она просто чувствовала усталость. Потом у нее заболела шея, она пошла к врачу, и у нее обнаружили рак. К тому времени метастазы уже были повсюду. Они быстро распространялись. Целый месяц ее тошнило, поэтому она прекратила лечение, а спустя еще месяц умерла. Эту часть истории ему знать необязательно.

– Да, печально. Но это дела давно минувших дней. Сейчас я в порядке. И все остальные – тоже.

Ну, почти в порядке. Тогда я чуть не вылетела из средней школы – закончила ее только благодаря железной дисциплине и консультациям своего наставника: ей просто хотелось вручить мне диплом и выпустить в большую жизнь, ради моей мамы. В память о ней. В день похорон Табита, лучшая ученица в классе, вернулась из Хедли домой; ее опухшие глаза были замаскированы заклинанием, которому она научилась в общежитии. Мы поздоровались, но обниматься не стали. После этого случая мы с ней обнимались только перед папой и его камерой, хотя та уже лет пять не смотрела в нашу сторону. А он даже не заметил, как пролетело время, потому что лишился человека, вокруг которого выстраивал всю свою жизнь.

А в остальном, все в порядке.

Дорезав последний лайм, бармен подхватил пустое ведерко.

– Я сейчас вернусь, хорошо? – Он ткнул пальцем в мою сторону и улыбнулся. – У меня еще остались лимоны.

Я сверкнула ответной улыбкой, подняв два больших пальца вверх. Как только он скрылся из виду, допила остатки пива и слезла с барного стула. Сунула несколько купюр под опустевшую бутылку: этой суммы хватит на покрытие счета и хорошие чаевые – и быстро вышла из бара, проклиная себя на чем свет стоит. Я наболтала лишнего. На его лице читалась неподдельная жалость. Хотя я всего-то собиралась затеряться среди посетителей бара. Еще одна порция выпивки – и он бы уже интересовался моим именем и давал советы. Вел бы себя так, будто мы давно знакомы.

К себе в офис я вернулась, почти протрезвев и перестав злиться. Но была еще достаточно пьяной, чтобы достать из кармана телефон и открыть на нем приложение социальной сети, которым никогда не пользовалась. В профиле у папы красовалась фотография, где он на пляже стоял в обнимку с какой-то незнакомой мне женщиной.

Пролистала остальные его фото – череду посиделок с барбекю и праздничных ужинов в честь дня рождения с друзьями, которых ни разу не видела. Так я просмотрела снимки за несколько лет до тех пор, пока не нашла тот, где были запечатлены мы с Табитой. На нем сестра обнимала меня за плечи. Мы стояли напротив рождественской елки и улыбались – улыбкой, предназначенной для камеры и папы. Он фотографировал нас каждый год, потому что так делала мама, когда мы были еще детьми. Пока однажды ее не стало – в этот год мы стояли перед рождественской елкой втроем, глядя друг на друга и не понимая, как нам теперь отмечать ее любимый праздник.

На фотографии мы были одеты в специально подобранные свитеры – с северными оленями, снежинками и маленькими крестиками. Снимок был сделан за несколько лет до того, как мы все прекратили общаться – об этом свидетельствовала челка Табиты, – но уже тогда в моих черных волосах проглядывала ранняя седина. Мою россыпь веснушек на лице прорезали первые морщинки: гусиные лапки вокруг глаз и хмурая складка между бровей. У нас обеих был острый носик – его нельзя назвать орлиным, но и вздернутым – тоже. Сестра была чуть стройнее меня. На моих фигуре и лице уже были видны последствия образа жизни частного сыщика: слишком много выпивки и слишком много ночных слежек с разбросанными по полу машины обертками от фастфуда. Притом что я не курила – бросила, как только уехала из дома, а до этого курила, лишь бы позлить папу, – выглядела я как заядлая курильщица. У меня был какой-то уставший вид.