Лариса Петровичева - Ведьма Западных пустошей

«Это он сделал меня тем, кто я есть, – думал Бастиан. – Он вернул мне меня».

Поезд летел в Западные пустоши – отдаленный регион, в котором просто положено случаться всякой дряни. Отец всегда говорил, что волшебство в столице более смирное и законопослушное, зато в глуши разворачивается во всей своей злобной красе. Протянув руку, Бастиан взял со столика папку с документами и еще раз пролистал донесения по делу.

Шесть невинных дев из благородных семейств, над которыми надругались и перерезали горло направленным магическим ударом. Полиция Пустошей рыла носом землю, но ни улик, никакой связи между жертвами так и не нашла. Да, девушки знали друг друга – а как не знать, если они принадлежат к одному социальному кругу и живут в маленьком городке? Все они были очень разными. С дагерротипных снимков на Бастиана смотрели блондинки и брюнетки, светлокожие и смуглые, худенькие и полные: найдешь, что их объединяет, – найдешь и убийцу.

Ни один из столичных следователей не хотел брать дело. Охота была тащиться в этот медвежий угол? Бастиан вцепился в дело, как сказочный берунийский пес, ему казалось, что это та самая возможность проявить себя по-настоящему. Показать, что отец недаром учил его и теперь мог бы им гордиться. Все, чего Бастиан добился до этого, сейчас казалось ему незначительным и неважным.

Поезд пошел по мосту. Бастиан приподнялся на своей полке, посмотрел в окно: внизу лежала темно-синяя гладь Барванского озера с белыми клочками парусников. Когда-то они с отцом провели полгода в курортном поселке на его берегу: Бастиану требовался свежий воздух после легочной жабы. И они гуляли в этих сосновых лесах и однажды поймали ворсу – мелкую лесную нечисть, похожую на сердитого серого кота с перепонками между пальцев. Бастиан тогда испугался так, что спрятался за отцовскую спину и вышел только тогда, когда ворса тихим мелодичным голосом пообещал подарить им яркие камешки за свою свободу.

Бастиан до сих пор хранил эту маленькую аметистовую друзу, которую с испугом и восторгом взял из мохнатой лапки. Отец тогда выпустил ворсу, и тот мигом забрался на дерево и смотрел на них удивленными глазами-плошками, негодуя, как это его, независимую лесную нечисть, кто-то сумел изловить…

Мост остался позади – теперь поезд шел среди соснового леса. Бастиан снова вытянулся на полке и прикрыл глаза.

Он проснулся оттого, что поезд стал замедлять ход и в конце концов остановился. Бастиан сел, посмотрел в окно – леса остались позади, поезд замер среди изумрудной зелени лугов. Солнечный свет начал меркнуть. На небе по-прежнему не было ни облачка, но мир быстро терял цвета, становясь угрюмым и серым, как старая картина, которая заросла пылью настолько, что утратила краски. Вскоре все погрузилось в дымчатый непроглядный сумрак, и в купе загорелась лампа на артефакте, которая, впрочем, почти не рассеивала тьму.

Бастиан ждал, равнодушно прищелкивая пальцами и чувствуя, как под кожей скапливается энергия для удара. Может, и не понадобится – и хорошо, если не понадобится. Сейчас ему не хотелось сражаться. Он собирался просто добраться до Западных пустошей без приключений.

Поезд дернулся, вагон подался назад и тотчас же нервно ринулся вперед. Где-то далеко завизжала женщина – протяжно, на одной ноте, и визг внезапно оборвался. Бастиан услышал стук – кто-то колотил в дверь купе в начале вагона. Поезд снова вздрогнул, словно пытался сбросить что-то с крыш вагонов, и воздух наполнился запахом гари, к которому примешивался острый запах болотной травы.

«Вымрак, – с прежним равнодушием подумал Бастиан, – больше некому, только он так смердит».

Он вспомнил свою первую встречу с вымраком: тогда ему было двенадцать, и он хотел спрятаться куда-нибудь и не высовываться до конца дней своих, настолько это было жутко. Но Бастиан справился, и отец впервые посмотрел на него не просто как на сына – как на опытного и умелого бойца, равного себе.

Он навсегда запомнил уважение в отцовском взгляде. Хранил его в памяти, как величайшее сокровище.

Тьма сгущалась, она клубилась густым дымом, пахнущим кровью и костром, а потом тьму пронзила черная молния, и прямо над головой загрохотал гром.

Вымрак вошел в купе, вымрак был чернее любого мрака. Бастиан видел его какую-то секунду, не больше, но память сохранила облик чудовища во всех подробностях. Он был тьмой, которая не ведает ни пощады, ни жалости, он пришел упиться страхом живых душ, в его черноте рождались и умирали созвездия, и Бастиан увидел тоненькую нить, оплетавшую его шею – на нити были нанизаны живые пульсирующие миры, и его планета тоже была там: он различил знакомые очертания материков на зелено-синем шарике.